Гуманизм, творчество и формализм в правосудии

УДК 342.56

Страницы в журнале: 86-91

Ю.Г. Носков,

доктор философских наук, профессор кафедры организации судебной и правоохранительной деятельности Российского государственного университета правосудия Россия, Москва ygnoskov@yandex.ru

Анализируется содержание понятий «гуманизм», «творчество» и «формализм». В силу многозначности этих понятий в ряде случаев по отношению к правосудию они трактуются как не вполне совместимые. Опираясь на акты международного права, судебную практику и авторитетные мнения исследователей права, автор  утверждает, что гуманизм, творчество и формализм являются характеристиками, органически присущими правосудию.

Ключевые слова: правосудие, гуманизм, творчество, правотворчество, формализм.

В  силу многозначности первых трех понятий, составляющих название статьи, они в некоторых своих значениях могут рассматриваться как не вполне совместимые с правосудием: гуманизм — и приговор о пожизненном заключении, творчество судьи — и строго определенные рамки закона, формализм — и долг судьи, обязывающий его как можно внимательнее относиться к рассматриваемому делу. Вместе с тем в силу той же многозначности указанных понятий они могут рассматриваться и как неотъемлемые характеристики истинного правосудия.

В целях разрешения этого кажущегося противоречия рассмотрим содержание этих понятий, как оно проявляется в сфере правосудия, и соотношение между ними.

Гуманизм и правосудие. Содержание понятия «гуманизм» (от лат. humanus — «человечный, человеческий») словари трактуют так: «Гуманизм — система воззрений, признающая ценность человека как личности, его право на свободу, счастье, развитие и проявление своих способностей; считающая благо человека критерием оценки социальных институтов, а принципы равенства, справедливости, человечности — желаемой нормой отношений между людьми» [16, с. 130].

Претворению в жизнь современного общества гуманистических начал в значительной степени способствует закрепление основных элементов содержания принципа гуманизма в международных договорах, международных и национальных нормах права.

Среди них прежде всего следует назвать Всеобщую декларацию прав человека 1948 года (далее — Декларация прав человека). В Декларации прав человека провозглашен ряд общедемократических  прав и свобод человека, таких как  право на жизнь, свободу и личную неприкосновенность, право на свободу мысли, совести и религии, свободу убеждений, право на труд и защиту от безработицы, право на социальное обеспечение, право принимать участие в управлении своей страной, право на равную оплату за равный труд, право на отдых и т. д.

Декларация прав человека имеет рекомендательный характер, но тем не менее послужила стимулом и базой для разработки в рамках ООН стройной системы международно-правовых норм, нашедших свое воплощение в целом ряде документов. К числу наиболее значимых из них относятся, в частности, Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах 1966 года, Международный пакт о гражданских и политических правах 1966 года, Международная конвенция о ликвидации всех форм расовой дискриминации 1966 года, Международная конвенция о пресечении преступлений апартеида и наказании за него 1973 года и др.

Для стран Европы большую роль в утверждении гуманистических начал в практике жизни общества сыграла Конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 года. Эта Конвенция не только провозгласила основополагающие права человека, но и послужила основой для создания механизма их защиты, включая Европейский суд по правам человека.

Идеи гуманизма заложены в самой основе современного российского законодательства —в Конституции РФ: в ст. 2 «Права и свободы человека и гражданина» говорится: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства».

Если сравнить положения этой главы с нормами Декларации прав человека, то легко заметить, что перечень прав и свобод, предоставляемых гражданам России, и по объему, и по содержанию полностью соответствует правам человека, закрепленным в Декларации.

Следует обратить внимание, что глава 2 является самой объемной в Конституции РФ: она состоит из 47 статей. Остальные главы Конституции РФ содержат от 4 до 16 статей.

Говоря о содержании главы 2 Конституции РФ, стоит подчеркнуть, что здесь мы имеем дело с формулировкой принципа гуманизма, выраженной в нашем праве на высшем, т. е. конституционном, уровне.

Конституционная норма, воспроизводящая высший этический принцип — принцип гуманизма, обязывает последовательно реализовывать его во всем законодательном поле. Гуманизм, человеколюбие должны, таким образом, пронизывать все отрасли права России. Все, что не соответствует признанию человека высшей ценностью, должно быть устранено из отраслевого законодательства, какую бы область общественной жизни оно ни регулировало. Особенно это касается сферы уголовного судопроизводства.

Большой вклад в утверждение идей гуманизма в уголовном судопроизводстве внес выдающийся русский правовед А.Ф. Кони (1844—1927). Этой проблеме целиком посвящена его работа «Нравственные начала в уголовном процессе (Общие черты судебной этики)». В ней А.Ф. Кони, в частности, писал: «Осуществление безусловных требований нравственного долга выражается, прежде всего, в уважении к человеческому достоинству и в любви к человеку… Вот почему, наряду со служебным долгом судебного деятеля, вырастает его нравственный долг. Он предписывает никогда не забывать, что объектом действий этого деятеля является, прежде всего, человек, имеющий никем и ничем неотъемлемые права на уважение к своему человеческому достоинству» [10, с. 92]. И далее: «Судебный деятель всем своим образом действий относительно людей, к деяниям которых он призван приложить свой ум, труд и власть, должен стремиться к осуществлению нравственного закона. Забвение про живого человека, про брата во Христе, про товарища в общем мировом существовании, способного на чувство страдания, вменяет в ничто и ум, и талант судебного деятеля, и внешнюю, предполагаемую полезность его работы» [10, с. 92].

В статье А.Ф. Кони «Присяжные заседатели» читаем: «Из всех “обстоятельств дела” самое важное, без сомнения, личность подсудимого, с его добрыми и дурными свойствами, с его бедствиями, нравственными страданиями, испытаниями» [11, с. 337].

Перечень высказываний А.Ф. Кони об отношении судьи к людям, дела которых рассматриваются в суде, можно продолжить, но их смысл будет одним и тем же: в людях, в том числе и в подсудимых, судья должен видеть прежде всего Человека.

Определенные вопросы возникают при выяснении соотношения  гуманизма и наказания лиц, виновных в совершении преступления. Само по себе наказание преступника гуманистической сущности правосудия не противоречит. Это суждение закреплено в целом ряде высказываний известных авторитетов: римского философа Луция Аннея Сенеки (ок. 4 г. до н. э. —  65 г. н. э.): «Щадя преступников, вредят честным людям» [1, с. 381]; известного русского адвоката В.Д. Спасовича (1829—1906): «Назначение суда — охранять закон наказыванием его нарушителей» [15, с. 87].

Даже в одном из самых гуманных документов всех времен и народов сказано: «Начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее; …Если же делаешь зло, бойся, ибо он (начальник) не напрасно носит меч; он… отмститель в наказание делающему злое» [3, 13:3,4].

Для сохранения гуманистической сущности правосудия весьма важна соразмерность наказания совершенному преступлению. По этому поводу К. Маркс (1818—1883) отмечал: «Наказание не должно внушать большее отвращение, чем сам проступок» [13, c. 131].

Соразмерность наказания проступку важна и для достижения целей наказания, изложенных в ч. 2 ст. 43 Уголовного кодекса РФ («Понятие и цели наказания»): «Наказание применяется в целях восстановления социальной справедливости, а также в целях исправления осужденного и предупреждения совершения им новых преступлений».

В связи с вышесказанным уместно привести следующие слова известного немецкого правоведа XIX века Рудольфа фон Иеринга из его работы «Борьба за право»: «Фемида является богиней, которая в одной руке держит весы, а в другой — меч. Меч без весов есть голое насилие, весы без меча — бессилие права. Оба связаны друг с другом, и совершенный правовой порядок господствует только там, где сила, с которой правосудие держит меч, равняется искусству, с которым оно владеет весами» [9, с. 15].

Творчество и правосудие. Понятие «творчество», в отличие от понятия «гуманизм», весьма многозначно. Наиболее часто употребляемое его значение — «деятельность, порождающая нечто качественно новое, никогда ранее не бывшее» [16, с. 670]. Вместе с тем это понятие употребляется и в таком значении, как поиск наиболее лучшего, правильного решения. Творчество в этом смысле не только возможно, но и требуется в процессе осуществления правосудия при практическом применении судьями законов, установленных законодательной властью.

Можно утверждать, что, несмотря на бесчисленное количество дел, рассматриваемых в судах России и мира, абсолютно одинаковых дел не существует. Всегда имеют место различия в обстоятельствах дела, мотивах, личностях участников процесса и т. д. Суд в лице судей по сути своей призван каждый раз при рассмотрении очередного дела применять общий закон к какому-то единичному, а значит, особенному случаю.

Об объективной необходимости проявления творческого подхода в деятельности судьи говорится в работах многих выдающихся юристов, в том числе в работе А.Ф. Кони «Нравственные начала в уголовном процессе (Общие черты судебной этики)». Вот только одно из его высказываний на эту тему: «Законодатель, руководствуясь нравственными и общественными идеалами, потребностями государства и целями общежития, из ряда сходных житейских явлений выводит одно типическое понятие, которые и называет преступлением… Судья это типическое понятие прилагает к отдельным случаям жизни, облеченным в плоть и кровь. Поэтому ему нужна наблюдательность, уменье оценивать подробности и способность прислушиваться не только к голосу разума, но и к предстательству сердца. Наказание… нельзя прилагать механически ко всякому однородному преступлению одинаково… Механически прилагаемое наказание без соображения движущих сил, приведших к преступлению, было бы в огромном числе случаев великою несправедливостью» [10, с. 89—90].

Суть позиции А.Ф. Кони заключается в том, что, поскольку «закон не в силах начертать образ действий судьи во всех его проявлениях», то судья не должен опираться «на одну лишь букву закона, забывая про его дух и про мотивы, его вызвавшие» [10, с. 91, 86]. То, о чем говорил А.Ф. Кони, некоторые авторы (Е.В. Васьковский, И.А. Покровский, А.П. Коренев, М.И. Клеандров, К.П. Ермакова) обозначают понятием «судейское (судебное) усмотрение». Нам же представляется более точным обозначение «индивидуальное судебное регулирование» (В.В. Ершов). «Принципы и нормы права в силу, прежде всего, их абстрактного и относительного характера, — отмечает В.В. Ершов, — с объективной необходимостью не могут регулировать все многообразие конкретных общественных отношений. Это вызывает объективную необходимость дополнения правового регулирования общественных отношений индивидуальным регулированием» [6, с. 8].

Заметим, что процесс творчества в деятельности судьи протекает не в материальной, а в мыслительно-аналитической сфере, и в известной степени предопределяется степенью ее качества у конкретного судьи [4, с. 116—117].

Вместе с тем вопрос о творческом характере правосудия имеет и другой аспект. Этот аспект открывается тогда, когда вопрос о творчестве в правосудии трансформируется следующим образом: «Обладает ли судебная власть в лице судей правом на творчество в сфере права, то есть на непосредственное создание норм права, имеющих обязательное значение для исполнения на всей территории Российской Федерации?»

Несмотря на то, что этот вопрос уже неоднократно рассматривался и рассматривается сегодня многими российскими юристами, единого мнения среди них относительно статуса нормотворческих полномочий судебных органов до сих пор окончательно не выработано.

Одни авторы (В.Д. Зорькин, Н.В. Витрук, Б.С. Эбзеев, Л.В. Лазарев, Ж.И. Овсепян) признают право на нормотворчество за Конституционным Судом РФ. В качестве главного аргумента при доказательстве нормативно-правовой природы решений КС РФ сторонники этой точки зрения приводят положения ст. 6 Федерального конституционного закона от 21.07.1994 № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации», в которой декларируется обязательность решений КС РФ на всей территории России для всех органов государственной власти, органов местного самоуправления, их должностных лиц, организаций, граждан и их объединений.

Некоторые авторы (М.В. Баглай, Р.З. Лившиц) источником права, кроме актов КС РФ, признают также акты Верховного Суда РФ.

Наконец, ряд авторов (С.С. Алексеев, В.И. Анишина, М.Н. Марченко, Е.Б. Амбросимов, Н.А. Богданов, А.А. Малюшин, Г.Г. Черемных) признают нормотворческие полномочия всех судов. Не считая их задачей судов, сторонники этой точки зрения говорят об их объективной необходимости, когда на пути принятия судом решения по тому или иному конкретному делу встает или пробел в праве, допущенный законодателем, или отставание развития нормативных правовых актов от быстро изменяющейся практики.

Б.А. Едидин, С.А. Карапетян, С.Д. Князев, Е.И. Козлова, М.И. Кукушкин, В.Г. Стрекозов и другие отрицают нормотворческое значение актов всех органов судебной власти страны. В качестве главного аргумента, доказывающего обоснованность этой позиции, они указывают на следующее: исходя из принципа разделения функций ветвей власти, закрепленного в ст. 10 Конституции РФ, законотворчество относится к функции только законодательной ветви государственной власти. Остальные ветви власти такой функцией не могут быть наделены в принципе. Они обладают другими специальными полномочиями, которыми не наделена в соответствии с тем же принципом разделения властей, например, законодательная власть. Судебные органы, в частности, в соответствии с вышеуказанным принципом уполномочены Конституцией РФ лишь применять Конституцию РФ и законы, принятые законодательной ветвью власти. Б.А. Едидин по этому поводу отмечает: «По смыслу теории разделения государственной власти… задача судебных органов — искать, находить и применять надлежащую правовую норму, а не создавать новое правило поведения, помимо и вопреки нормам, воплощенным в Конституции или законах» [5, с. 58].

Кроме того, противники наделения судебных органов правами нормотворчества указывают и на то, что, во-первых, процесс принятия решения судом абсолютно не соответствует правилам процесса принятия новой нормы права и, во-вторых, само судебное решение не выражается в виде, который предусмотрен нормативными правовыми актами для правовой нормы. По их мнению, не являются актом правотворчества и решения КС РФ, которые признают конституционность тех или иных норм Конституции страны, поскольку эти акты не создают позитивной, т. е. действующей, нормы права. Указывая, что ту или иную норму нельзя использовать как противоречащую Конституции РФ, КС РФ не замещает отвергнутую норму другой, и в этой связи это его решение не носит нормотворческий характер.

Б.А. Едидин считает, что признание за судебными органами нормотворческих полномочий, конкурирующих с полномочиями законодателя, может привести к судебному произволу: «Очевидно, что одновременно и законодательствуя, и применяя право, невозможно долгое время оставаться беспристрастным защитником права и правопорядка, но, действуя только на основе и в рамках действующего права и не изменяя его, судебная власть может обеспечить связанность правом субъектов права и тем самым реализацию принципов правового государства» [5, с. 60].

Свой вариант разрешения обозначенного выше противоречия предлагает Председатель ВС РФ В.М. Лебедев. Имея в виду, что деятельность судов в случаях, когда они присваивают себе некоторые нормотворческие полномочия, конечно, не относится к их функции, т. е. не является их главной задачей, и что это всегда вынужденная деятельность, потребность в которой объективно возникает в ситуациях, когда на пути принятия судом решения по тому или иному конкретному делу встает или пробел в праве, допущенный законодателем, или отставание развития нормативных правовых актов от быстро изменяющейся действительности, В.М. Лебедев отмечает: «Судебная практика в таких случаях вынуждена восполнять обнаруженные пустоты, используя институты аналогии закона или аналогии права» [12, c. 198].

Желая как-то ограничить это «вынужденное нормотворчество», В.М. Лебедев называет эту деятельность не нормотворческой, а правовосполнительной, подчеркивая, что «подобное восполнение должно, по идее, иметь временный характер и устраняться законодателем» [12, c. 198].

Свое видение разрешения указанного выше противоречия предлагает В.В. Ершов в работе «Тенденции развития права и неправа». Разбирая природу судебного прецедента, автор вышел на обобщение, имеющее важное методологическое значение для разрешения рассматриваемого противоречия. В частности, он приходит к выводу о том, что «суды управомочены… лишь толковать имеющиеся принципы и нормы права, содержащиеся в формах международного и внутригосударственного права, а не создавать новое право» [7, c. 9].

По мнению В.В. Ершова, наделение органов судебной власти правом нормотворчества противоречит принципу разделения властей — одному из основополагающих принципов правового государства. Толкование норм права является их обязанностью.

Формализм и правосудие. Формализм (от лат. formalis — «относящийся к форме»), понимаемый как «предпочтение, отдаваемое форме перед содержанием» [16, c. 744], т. е. придание форме ведущей роли по отношению к содержанию, является злом для любого вида деятельности. При осуществлении правосудия формализм — это абсолютное зло, делающее истинное правосудие невозможным, поскольку формализм уничтожает саму идею правосудия.

Как на практике в деятельности судьи выглядит формализм и к чему он ведет, показано в одном из рассказов М.Е. Салтыковa- Щедрина. Главный персонаж этого рассказа судья Филоверитов свой подход к рассмотрению дел объясняет так: «Я не схожу в свою совесть, я не советуюсь с моими личными убеждениями: я смотрю на то только, соблюдены ли все формальности, и в этом отношении строг до педантизма. Если есть у меня в руках два свидетельских показания, надлежащим порядком оформленные, я доволен и пишу: есть; если нет их — я тоже доволен и пишу: нет. Какое мне дело до того, совершено ли преступление  в действительности или нет!» [14, c. 302].

К действительному правосудию такое правосудие, конечно, никакого отношения не имеет. Действительное правосудие призвано на основе установления истины по делу защищать закрепленные законом права и свободы субъекта социального действия, трансформируя тем самым идеи гуманизма в жизнь общества. Как показывает практика, формализм, встречающийся в судах современной России (конечно, не в такой крайней форме, как в рассказе М.Е. Салтыкова-Щедрина), имеет своими основными корнями безразличие к людям и порученному делу. С формализмом такого рода, безусловно, необходимо бороться.

Вместе с тем о формализме в правосудии можно говорить и в другом отношении, а именно как о необходимости строжайшего следования в процессе судебной деятельности установленным процессуальным правом правилам рассмотрения судебных дел. Для деятельности по осуществлению правосудия характерна высокая степень формализации процесса.

О позитивности такого формализма для осуществления действительного правосудия Председатель КС РФ В.Д. Зорькин говорил так: «Безусловный приоритет процедур в судебном процессе, формализм правосудия является необходимой гарантией объективности правосудия. Суд гарантирует равенство сторон. Способ, которым он это достигает, — предельная формализация правосудия, сведение всего судебного процесса исключительно к логическому состязанию (т. е. формальной процедуре, лишенной всяческого субъективного содержания и допускающей столь же строгую формализованную проверку). В этом — суть юриспруденции, на этом зиждется профессиональное сознание юристов, и это именно то качество, которого все еще не хватает российскому правосудию… При несоблюдении принципа формализма применение права становится избирательным… Именно “деформализация” правосудия, снижение требовательности к качеству судебных актов ведет к размыванию профессионального правосознания судей и лежат в основе всех других недостатков действующей судебной системы» [8, c. 6].

Задолго до него эту же мысль высказывал известный итальянский правовед XVIII века Чезаре Беккариа: «Соблюдение формальностей и внешних атрибутов судебной власти необходимо при отправлении правосудия отчасти для того, чтобы не оставлять места для судейского произвола, а отчасти для того, чтобы народ удостоверился, что правосудие отправляется не беспорядочно и пристрастно, а на основе твердых и неизменных правил» [2, c. 221].

Итак, без наличия в правосудии гуманизма, творчества и формализма истинное правосудие немыслимо. 

Противоречие между гуманистическим, творческим характером правосудия, с одной стороны, и высокой степенью его формализации, с другой стороны, является кажущимся.

Список литературы

1. Антология мудрости. Изречения и афоризмы великих мыслителей /cост. В.Ю. Шойхер. М.: Вече, 2010. С. 381.
2. Беккариа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 1993. С. 221.
3. Библия. Новый завет. Послание к римлянам святого апостола Павла.URL: http://www.my-bible.info/biblio/biblija/posl_riml.html
4. Волкова Е.И. Судебная познавательно-оценочная деятельность как вид мыслительной деятельности // «Черные дыры» в российском законодательстве. 2007. № 5. С. 116—117.
5. Едидин Б.А. О допустимости судебного правотворчества // Юрист. 2004. № 11. С. 57—60.
6. Ершов В.В. Судебное усмотрение? Индивидуальное судебное регулирование? // Российское правосудие. 2014. № 8. С. 5—16.
7. Ершов В.В. Тенденции развития права и неправа // Российское правосудие. 2012. № 7. С. 5—15.
8. Зорькин В.Д. Доклад наVIВсероссийском съезде судей // Право и безопасность. 2005. № 1. URL: http://dpr.ru/pravo/pravo_11_3.htm
9. Иеринг Р. Борьба за право. Спб.: Изд-во «Вестник знания» (В.В. Битнера), 1912. С. 15.
10. Кони А.Ф. Нравственные начала в уголовном процессе (Общие черты судебной этики) // Избранные труды и речи / сост. И.В. Потапчук. Тула: Авто-граф, 2000. С. 86, 89—92.
11. Кони А.Ф. Присяжные заседатели //Собрание сочинений в 8 т. Т. 1. Из записок судебного деятеля. М.: Юридическая литература, 1996. С. 337.
12. Лебедев В.М. Становление и развитие судебной власти в Российской Федерации. М.: Российская академия правосудия, 2000. С. 198.
13. Маркс К. Дебаты Шестого Рейнского ландтага о краже леса. Статья третья: Дебаты по поводу закона о краже леса // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е.М.: Изд-во полит. лит-ры, 1954.  Т. 1. С. 131.
14. Салтыков-Щедрин М.Е. Надорванные / Собрание сочинений в 10 т. М.: Правда, 1988. Т. 1. С. 302.
15. Спасович В.Д. О теории судебно-уголовных доказательств в связи с судоустройством и судопроизводством // Избранные труды и речи / сост. И.В. Потапчук. Тула: Автограф, 2000.С. 87.
16. Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1983. C. 130.