Провокация преступления как составная часть института соучастия

УДК 343.237

Страницы в журнале: 104-109

А.Ю. Забелов,

адъюнкт Дальневосточного юридического института МВД России Россия, Хабаровск artem.zabelov@mail.ru

Исследуется соотношение понятия «провокация преступления» и института соучастия в отечественном уголовном праве. Анализируются различные позиции по вопросам соотношения дефиниций «провокация преступления», «организация преступления» и «подстрекательство». Рассматриваются объективные и субъективные признаки провокации преступления, приводятся аргументы в пользу рассмотрения данного явления в рамках института соучастия в преступлении.

Ключевые слова: провокация, соучастие, подстрекательство, соучастник, подстрекатель, организатор, институт.

В  современной юридической литературе высказываются различные точки зрения относительно провокации преступления. Рассмотрим две из них, являющиеся, по нашему мнению, основными.

Первой точки зрения придерживаются правоведы, идущие по пути дореволюционных и советских ученых в части отнесения провокации преступления к институту соучастия. Однако это не означает слепое следование авторитетным научным мнениям. Ученые, придерживающиеся этой позиции, в соответствии с изменившимися общественными отношениями развили и дополнили указанную теорию.

Так, профессор Б.В. Волженкин указывал: суть провокации состоит в том, что провокатор сам возбуждает у другого лица намерение совершить преступление с целью последующего изобличения этого лица либо его шантажа, создания зависимого положения и т. д. [4, с. 43]. Ученый относит провокацию преступления к институту соучастия, прямо указывает на неразрывную связь провокации и подстрекательства к преступлению.

Поддерживает данную позицию и профессор П.С. Яни, отмечающий, что провокация имеет общеупотребительный смысл, а с правовой точки зрения провокация есть подстрекательство к преступлению [17, с. 137].

В целом поддерживая позицию указанных ученых, нам хотелось бы уточнить, что провокаторская деятельность не ограничивается понятием подстрекательства, так как такая деятельность может носить более сложный характер. Она может выражаться не только в подстрекательстве к совершению какого-либо преступления, но и, благодаря наличию в уголовном законе фигуры организатора преступления, в организации совершения преступления. Связано это с тем, что организатор в этом случае является инициатором совершения преступления, он возбуждает у лица желание совершить преступление, чтобы в дальнейшем предать его правосудию.

Ряд ученых, например А.А. Арутюнов [2], В.Д. Иванов [8, с. 18], единодушны во мнении и предлагают рассматривать провокацию преступления в рамках института соучастия, а самого провокатора — в качестве одного из соучастников преступления.

Это означает признание в его действиях всех признаков соучастия в преступлении. Поэтому проблема соотношения объективных и субъективных признаков соучастия в преступлении с провокацией преступления требует детального рассмотрения, так как является одним из ключевых моментов в вопросе правильного понимания провокации преступления как уголовно-наказуемого деяния.

В доктрине уголовного права давно сформировалось мнение, поддерживаемое большинством ученых, о том, что к объективным признакам соучастия в преступлении следует относить: во-первых, участие в совершении преступления двух или более лиц; во-вторых, совместность действий соучастников.

Первый рассматриваемый признак — участие в совершении преступления двух или более лиц (или количественный признак соучастия) [15, с. 252].

Данный объективный признак соучастия в преступлении не вызывает затруднений и споров в науке уголовного права при определении провокации преступления. Бесспорно, что для признания провокации необходимо наличие как минимум двух лиц — провокатора и провоцируемого.

Второй объективный признак соучастия в преступлении — совместность действий, выраженная в причинной связи действий соучастников с совершенным исполнителем преступлением.

Совместность действий означает: преступление совершается сообща несколькими лицами, т. е. каждый соучастник совершает действия (бездействие), необходимые для выполнения преступления, в большей или меньшей степени содействуя другим соучастникам. При этом их роли могут быть различными: а) каждый из них выполняет действия, образующие признаки объективной стороны преступления полностью, т. е. все соучастники являются исполнителями преступления; б) каждый выполняет действия, частично характеризующие признаки объективной стороны преступления, — действия одного соучастника дополняют действия другого; такие соучастники являются соисполнителями, они выполняют объективную сторону сообща; в) действия одного соучастника создают условия для действий другого соучастника. Данный признак имеет существенное значение при выполнении других (кроме исполнителя и соисполнителя) ролей: подстрекателя, организатора, пособника [15, с. 253].

Не вызывает сомнения, что действия провокатора, точно так же как и действия подстрекателя или организатора, создают условия для действий исполнителя. Провокатор в сущности возбуждает решимость у лица совершить преступление, и, соответственно, без его вклада преступление (или хотя бы покушение или приготовление к преступлению) совершено не будет.

Рассмотрев объективные признаки соучастия и сопоставив их с провокацией преступления, мы приходим к выводу, что при провокации имеются оба вышеуказанных признака, т. е. в совершении преступления участвуют два или более лица, а также присутствует совместность действий соучастников.

В учебной и научной литературе принято считать: субъективные признаки соучастия заключаются в том, что соучастие возможно только в умышленных преступлениях, а также все участвующие в совершении преступления должны действовать умышленно.

Несмотря на то что в науке уголовного права высказывались различные точки зрения по поводу возможности соучастия в неосторожных преступлениях, например А.П. Козловым [9, с. 66—68], М.Д. Шаргородским [16, с. 143], мы исходим из прямого толкования дефиниции современной уголовно-правовой нормы, а также мнения, разделяемого рядом правоведов, таких как Ф.Г. Бурчак [3, с. 119—120], С.И. Никулин [13, с. 150], А.В. Наумов [11, с. 288], о том, что соучастие возможно лишь в умышленных преступлениях.

Наибольшую сложность, на наш взгляд, вызывает второй из перечисленных признаков — это умысел, который в обязательном порядке должен присутствовать у всех соучастников преступления.

Для рассмотрения провокации преступления в качестве составной части соучастия немаловажно определить вид умысла, с которым действует провокатор преступления. Как нами уже было отмечено, провокационная деятельность может заключаться как в подстрекательстве, так и в организации соответствующего преступления. Именно поэтому основное внимание в данном вопросе мы уделяем именно деятельности обозначенных в уголовном законе соучастников преступления — подстрекателя и организатора. Несмотря на различные мнения по отношению к тому, какой из видов умысла должен присутствовать у соучастников преступления, большинство авторов сходятся во мнении, что умысел у организатора и подстрекателя возможен только прямой. Данную позицию в числе прочих разделяет профессор Р.Р. Галиакбаров [14, с. 243].

Провокатор, какую бы форму не приобретала его деятельность — будь то организация или подстрекательство к совершению преступления, — с субъективной стороны действует исключительно с прямым умыслом.

В юридической литературе по рассматриваемой теме исчерпывающе изложены возможные ситуации проявления волевого отношения провокатора преступления непосредственно к деятельности спровоцированного им лица:

1) провоцируя с прямым умыслом к совершению преступления, провокатор желает и наступления последствий, предусмотренных Уголовным кодексом РФ для спровоцированного им преступления;

2) провокатор, действуя с прямым умыслом, провоцирует лишь совершение преступного посягательства, т. е. покушения, не желая при этом наступления последствий, предусмотренных УК РФ для оконченного преступления;

3) провоцируя с прямым умыслом совершение преступления, провокатор проявляет безразличие к возможному наступлению последствий совершаемого преступления [8, с. 17].

Таким образом, рассмотрев субъективные признаки соучастия, мы констатируем, что оба обозначенных признака присутствуют в деятельности провокатора преступления. Не вызывает сомнений как участие его в совершении умышленного преступления, так и то, что он действует с прямым умыслом.

Наличие всех объективных и субъективных признаков соучастия в преступлении позволяет нам утверждать, что провокация преступления есть не что иное как составная часть соучастия.

Приведенная позиция ученых-правоведов о том, что провокация преступления является частью соучастия, а сам провокатор есть не кто иной как соучастник преступления, не вызывает у нас каких-либо возражений и не содержит, на наш взгляд, каких-либо серьезных противоречий.

Однако не все ученые придерживаются данного заключения. Существует и вторая точка зрения по обозначенной проблеме.

Ряд авторов предлагают рассматривать провокацию преступления за рамками института соучастия. В некоторых случаях эти исследователи в качестве аргументации своих точек зрения используют дефиницию, содержащуюся в ст. 304 УК РФ.

Так, Н.В. Артеменко и А.М. Минькова отмечают: «Объективная сторона провокации также не ограничивается склонением другого лица к совершению преступления путем уговора, подкупа, угроз, что можно квалифицировать как подстрекательство к преступлению. Провоцировать на совершение преступления можно и путем воздействия на объективную действительность — создание обстановки и условий, вызывающих совершение преступления. Именно таким образом описывалась провокация взятки в ст. 115 УК РСФСР 1922 г. и ст. 119 УК РСФСР 1926 г. Вполне возможно совершение таким способом и преступления, предусмотренного ст. 304 УК РФ (пакет с деньгами просто оставляют в кабинете)… Подстрекательством к преступлению это не является, организацией преступления тоже. По сути дела, это вообще нельзя считать соучастием в преступлении, так как наряду с объективной совместностью отсутствуют субъективные признаки соучастия: единство умысла, осознание совместности, двусторонняя интеллектуальная связь. В теории уголовного права было высказано предложение о квалификации провокации преступления, совершенной должностным лицом правоохранительных или контролирующих органов с целью получения изобличающих доказательств, как превышение должностных полномочий (ст. 286 УК РФ). Однако в случае провокации в иных целях (шантаж) или частными лицами подобная квалификация невозможна. Таким образом, можно сделать вывод, что в данном случае (провокация преступления, совершенная должностными лицами в личных интересах или частными лицами путем создания обстановки или условий, вызывающих совершение преступления), несмотря на очевидную опасность содеянного, это правонарушение нормами уголовного закона не охватывается и мы вновь сталкиваемся с пробелом в праве» [1, с. 52—53].

Создание обстановки и условий, вызывающих совершение преступления, не являются ни подстрекательством к совершению преступления, ни организацией его совершения, и отнесение диспозиции ст. 304 УК РФ к провокации преступления представляется нам в корне неверным. Провокация взятки либо коммерческого подкупа не имеет ничего общего с общетеоретическими и практическими представлениями о провокации преступления.

Как верно отмечал профессор В.Д. Иванов, «сопоставление ст. 304 УК РФ с общим теоретическим понятием провокации преступлений показывает, что в ней ни о какой провокации речи не идет, ибо она по существу предусматривает частный случай фальсификации доказательств. Попытка передачи взятки либо коммерческого подкупа без согласия должностного лица или лица, выполняющего управленческие функции, не образует состава преступления — получения взятки либо коммерческого подкупа. В этой ситуации провокатору не о чем сообщать. Для провокации же преступления обязательно требуется, чтобы провокатор добился согласия на принятие указанными лицами предмета взятки либо коммерческого подкупа, о чем он в последующем и сообщает в органы власти с разоблачением о совершении преступления спровоцированными им лицами» [7, с. 106].

Поэтому необходимо подчеркнуть ошибочность использования законодателем понятия провокации преступления в рамках ст. 304 УК РФ. Эта неточность неминуемо порождает неверность восприятия и определения провокации преступления в целом, так как в данной статье речь идет в сущности лишь о частном случае фальсификации доказательств.

Отдельные правоведы в качестве аргументов для отграничения провокации преступления от института соучастия в преступлении указывают на отсутствие в деятельности провокатора субъективных признаков соучастия.

Так, С.Н. Радачинский считает, что несмотря на схожесть внешних признаков провокации преступления с подстрекательством внутреннее их содержание значительно различается. Подстрекательство и провокация не тождественны, поскольку действия каждого из соучастников направлены на достижение единого преступного результата, а при провокации каждый из участников этих действий пытается достичь результата противоположного. Автор считает, что в этом случае интеллектуальный признак соучастия (двусторонняя интеллектуальная связь) в принципе невозможен [12, с. 59—63].

Для того чтобы объективно оценить приведенный аргумент, необходимо вновь вернуться к субъективным признакам соучастия и детально разобраться с интеллектуальным признаком умысла при соучастии. Как указывалось выше, провокатор наравне с подстрекателем и организатором преступления действует исключительно с прямым умыслом, причем умысел его направлен на склонение к совершению преступления (а равно организацию его совершения) конкретного лица с целью его дальнейшего изобличения. В науке уголовного права устоялось мнение, что интеллектуальный момент интересующего нас прямого умысла характеризуется осознанием общественно опасного характера деяния и предвидением возможности или неизбежности наступления общественно опасных последствий. Он отражает процессы, происходящие в сознании человека в момент совершения преступления. Осознание общественной опасности действия (бездействия) означает понимание фактической стороны деяния и его социальной значимости (с приставкой «анти»). Сознательно действующее лицо понимает основные признаки деяния, а также те объективные обстоятельства, при которых совершается преступление [14, с. 189].

Соответственно, интеллектуальный момент прямого умысла конкретного соучастника отражает сознание общественно опасного характера не только совершаемого им лично, но и действий, совершаемых другими соучастниками, а также предвидение возможности или неизбежности наступления общественно опасных последствий в результате объединенных действий, выполняемых совместно с другими соучастниками [10, с. 399].

Нам представляется очевидным тот факт, что провокатор, как и другие соучастники, договариваются о достижении единого преступного результата и преступление совершают совместно. Мы придерживаемся мнения, что мотивы и цели, с которыми действуют соучастники, в отличие от общности намерений совершить преступление для квалификации совершенных ими действий значения не имеют. А.А. Арутюнов верно указал, что «цель провокатора — последующее изобличение спровоцированного лица — для квалификации содеянного значения не имеет. Как не имеет, кстати говоря, значения для квалификации действий спровоцированного лица и, например, совершение последним кражи для того, чтобы в последующем накормить своих детей» [2].

Необходимо отметить, что отмеченная ученым цель провокатора не имеет значения для квалификации только по причине отсутствия специальной нормы, устанавливающей уголовно-правовой запрет на совершение подобных действий.

Поэтому трудно согласиться с С.Н. Радачинским, считающим, что отсутствует интеллектуальный момент умысла (двусторонняя интеллектуальная связь) при провокации преступления [12].

Е.В. Говорухина, рассмотрев в своем исследовании объективные и субъективные признаки соучастия и их соотношение с провокацией преступления, приходит к выводу, что провокация преступления не обладает всей совокупностью таких признаков и не может рассматриваться в рамках соучастия в преступлении.

По ее мнению, при провокации преступления, во-первых, отсутствует такой объективный признак соучастия, как совместность деятельности двух и более лиц. Автор утверждает: «Иллюзорность совместного деяния двух лиц очевидна, так как намерения каждого из участников действий различны. Пока у соучастников имеется общность намерений совершить определенное преступление, основные элементы состава которого известны и тому и другому, в их действиях есть основа для соучастия. С исчезновением такого намерения исчезает и соучастие. Следовательно, провокация представляет собой одностороннюю деятельность лица. При провокации каждый из участников пытается достичь самостоятельного не совпадающего результата, более того результата диаметрально противоположного» [5, с. 30]. Во-вторых, Е.В. Говорухина отрицает наличие субъективных признаков соучастия при провокации. «В случае провокации интеллектуальный признак соучастия — двусторонняя интеллектуальная связь — представляется нам невозможной. Это связано с тем, что провокация по своей природе предполагает совершение действий одного лица втайне от другого» [5, с. 31]. Кроме этого, автор пишет: «При провокации преступления волевой момент умысла соучастия — сговор на совместное совершение преступления, между провоцирующим и провоцируемым отсутствует. Провокатор не станет обсуждать с провоцируемым цели своих действий и тем более условия использования преступных результатов» [5, с. 32].

На наш взгляд, ошибочность утверждений Е.В. Говорухиной происходит из-за чрезмерного и необоснованного расширения понятия провокации преступления путем отнесения к нему частного случая фальсификации доказательств, а именно ст. 304 УК РФ. Выше нами уже указывалось на неприемлемость использования понятия провокации в рамках данной статьи.

Е.В. Говорухина приводит в своем исследовании следующий пример: «Провоцируемый не всегда имеет возможность выбора своего поведения и его воля как раз таки может оказаться парализованной, если мы будем говорить о провокации получения взятки когда, например, провокатор без согласия должностного лица оставляет предмет взятки в кабинете или вводит провоцируемого в заблуждение относительно содержимого предаваемого ему пакета» [5, с. 23].

Данный пример не имеет, на наш взгляд, ничего общего с провокацией преступления, а иллюстрирует (как нами уже указывалось) частный случай фальсификации доказательств, так как провокация преступления в любом случае предполагает возбуждение желания у лица совершить преступление для его дальнейшего изобличения. Подобное необоснованное отнесение аналогичных действий к провокации приводит к ошибочному выводу о том, что провокация преступления лежит за рамками института соучастия.

Некоторые авторы игнорируют «подстрекательскую» сущность действий провокатора преступления.

Так, В.В. Дударенко пишет: «Думается, что если подстрекатель предлагал бы определенному лицу совершить мошенничество, а в ответ получил бы предложение совершить другое преступление, например, нанести тяжкие телесные повреждения обидчику этого лица, то подстрекатель, не имея интереса, отказался бы, так как подстрекателю значим только определенный результат, у него имеется определенная преступная идея, на реализацию которой он и подговаривает склоняемое лицо. Провокатор же в такой ситуации, скорее всего, поддержал бы смену настроения провоцируемого им лица, взяв время на более детальное обдумывание плана преступления и своих действий по последующему изобличению лица» [6, с. 154—155].

Сложно согласиться с В.В. Дударенко, так как ее мнение, на наш взгляд, расходится с историческим и общетеоретическим пониманием провокации преступления. При указанных условиях ни о какой провокации речь идти не может, так как отсутствует возбуждение провокатором желания у лица совершить преступление. В подобных случаях лицо будет являться не провокатором, а возможно пособником или соисполнителем преступления. При этом неважно, хотел он изобличить преступника или руководствовался иными целями.

В заключение отметим, что проанализировав различные, зачастую диаметрально противоположные, взгляды юристов по вопросу соотношения провокации преступления с институтом соучастия, мы можем уверенно говорить о наличии всех объективных и субъективных признаков соучастия в деятельности провокатора и невозможности рассмотрения его деятельности за рамками института соучастия.

Список литературы

1. Артеменко Н.В., Минькова А.М. Проблемы уголовно-правовой оценки деятельности посредника, провокатора и инициатора преступления в уголовном праве Российской Федерации // Журнал российского права. 2004. № 11. С. 52—53.
2. Арутюнов А.А. Соучастие в преступлении. М., 2013 // Доступ из СПС «КонсультантПлюс».
3. Бурчак Ф.Г. Учение о соучастии по советскому уголовному праву. Киев, 1969. С. 119—120.
4. Волженкин Б.В. Допустима ли провокация как метод борьбы с коррупцией? // Российская юстиция. 2001. № 5. С. 43—45.
5. Говорухина Е.В. Понятие и правовые последствия провокации в уголовном праве России: дис. … канд. юрид. наук. Ростов н/Д., 2002. С. 23, 30—32.
6. Дударенко В.В. Соотношение провокации преступления и соучастия в преступлении // Вестник Томского государственного университета. 2015. № 398. С. 154—155.
7. Иванов В.Д. Проблемы правового обеспечения борьбы с провокацией преступлений // Уголовная политика и международное право: проблемы интеграции: мат-лы всерос. науч.-практ. конф. 19—20 ноября 1998 г. Владимир: ВлЮИ МВД России, 1999. С. 106.
8. Иванов В.Д. Провокация или правомерная деятельность? // Уголовное право. 2001. С. 17—18.
9. Козлов А.П. Соучастие: традиции и реальность. СПб., 2001. С. 66—68.
10. Кузнецова Н.Ф. Курс уголовного права. Т. 1. М., 2002. С. 399.
11. Наумов А.В. Российское уголовное право. Курс лекций. Т. 1. М., 2004. С. 288.
12. Радачинский С.Н. Юридическая природа провокации преступлений // Уголовное право. 2008. № 1. С. 59—63.
13. Уголовное право России. Части Общая и Особенная: учеб. / под ред. А.И. Рарога. М., 2014. С. 150.
14. Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: учеб. / под ред. Р.Р. Галиакбарова. Краснодар, 1999. С. 189, 243.
15. Уголовное право Российской Федерации: Общая часть: учеб. / под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, А.И. Рарога, А.И. Чучаева. М., 2006. С. 252—253.
16. Шаргородский М.Д. Вопросы общей части уголовного права. Л., 1955. С. 143.
17. Яни П.С. Незаконный оборот наркотиков: пособничество в приобретении или сбыт? // Уголовное право. 2005. № 5. С. 137.