УДК 347.1(37)(091)
Страницы в журнале: 134-136
Ю.А. Свирин,
доктор юридических наук, профессор, зав. кафедрой гражданского права и процесса Академии труда и социальных отношений, действительный член Академии естественных наук, почетный адвокат России Россия, Москва usvirin@mail.ru
Рассматривается история развития правовой мысли о роли и месте понятия добросовестности в цивилистическом праве. Показывается различие между принципами «ius civile» и «bona fides». Автор приходит к выводу, что в порядке исков bona fidei iudicia в эпоху римского права рассматривались споры о распределении наследственной массы между наследниками; о восстановлении нарушенных границ земельных участков; о выделении доли из общего имущества в товарищеском объединении; вытекающие из договоров подряда; трудовые споры; споры из договоров поручительства; имущественные споры, вытекающие из матримониальных связей. По мнению автора, принцип добросовестности был имманентно присущ римскому праву и должен быть органично встроен во все современные правоотношения.
Ключевые слова: добросовестность, добрая воля, цивилистическое право, критерии принципа добросовестности.
Добросовестности как принципу гражданского права в современном правоведении уделяется значительное внимание. В частности, этому принципу посвящали свои исследования такие видные корифеи цивилистики, как В.В. Кулаков, В.В. Ершов, И.Б. Новицкий, А.М. Ширвиндт [4, c. 186; 5, c. 203—242]. Интерес к категории «добросовестность» возник еще в Древнем Риме, благодаря чему появилось множество правовых памятников, посвященных исследованию этого понятия.
Безусловно, юристы Древнего Рима, не выделяя еще принципов права, пытались разрешать правовые казусы по формуле bona fides, т. е. с учетом доброй воли контрагентов сделки, если не доказано иное. Добросовестность воспринималась в Риме как нравственно-правовая категория, имплементированная в римское право на всех этапах его развития: архаическом, предклассическом, классическом и пост-классическом. Более того, добросовестность рассматривалась в тождестве с божественным требованием справедливости и искренности, поэтому неизменно сопровождалась санкцией за отступление, налагаемой богами на недобросовестного римлянина в виде sacer esto — кары богов, которая рано или поздно настигнет человека в материальном мире и приведет к умалению кредита общественного доверия к недобросовестному лицу. В древнеримском памятнике права XII Таблиц было закреплено, что если патрон предаст вверенного его заботе клиента или иным образом проявит коварство в отношении него, то пусть он будет отдан богам подземелья (п. 21 Таблицы VII) [3].
Добросовестность в римском обществе подтверждала исключительную значимость межличностных отношений, которые не мыслились без уверенности в обоюдной надежности контрагентов. В связи с этим совершенно справедливо немецкий исследователь римского права В. Пешль утверждает, что верность своему слову и взятым на себя в добровольной форме обязательствам характеризуют высокий уровень осознания личной ответственности римских граждан [8, s. 716].
В римском обществе и, соответственно, римском праве тот человек, который дает свое слово в обеспечение исполнения того или иного обязательства и исполняет его, признавался добросовестным. Обеспечительное слово человека, приобретшего репутацию надежного, становилось достаточным основанием вступить с ним в правовые отношения, даже не требуя залога и иного средства обеспечения обязательства.
Развивая идеи добросовестности в римском праве, Квинт Муций Сцевола (140—82 годы до н. э.) издал эдикт, в котором прямо провозгласил добросовестность в качестве принципиального положения, которое было рекомендовано для применения всеми судьями.
Однако позднее, в квиритском праве, понятия совести, справедливого распределения, добропорядочных намерений не всегда находили выражение в судебных актах [9, p. 347]. Поэтому принципы ius civile и bona fides во времена квиритского права нередко не только не соприкасались, но и противопоставлялись друг другу. Однако римские юристы понимали, что использование в гражданском обороте принципа bona fides было более выгодным для контрагентов, когда стороны договора, основываясь на принципе добросовестности, отказывались от использования в своей деятельности любых форм обмана, односторонней выгоды, ставящей под сомнение честность и добрую репутацию одной из сторон. Поэтому уже в период квиритского права в исках доброй совести формализм был преодолен.
По свидетельству Цицерона, наряду с цивильными исками iudicia legitima стали применяться иски bona fidei iudicia, обращенные к претору. Более того, в судопроизводстве иногда использовалась формула quidquid ob eam rem dare facere oporteret ex fide bona («вcе, что по данному процессу cледует дать, cовершается добросовестно»).
Вместе с тем иски доброй воли не входили до определенной поры в систему цивильного квиритского права, поскольку оснований для возникновения судебного разбирательства, кроме как жалоба истца, удовлетворенная претором из принципа добросовестности сторон, просто не было. В связи с этим Г. Дернбург сделал, на наш взгляд, категоричный вывод об отсутствии правового основания для иска, вытекающего из добросовестности. По его мнению, иски доброй совести были совершенно особенной категорией дел, практически не сопряженной с римским строгим правом [7, s. 84].
Вряд ли с этим утверждением можно согласиться. Исследования наследия римских цивилистов дают убедительные доказательства обратного. Так, в порядке исков bona fidei iudicia рассматривались споры о распределении наследственной массы между наследниками; о восстановлении нарушенных границ земельных участков; о выделении доли из общего имущества в товарищеском объединении; споры, вытекающие из договоров подряда; трудовые споры; споры из договоров поручительства; имущественные споры, вытекающие из матримониальных связей.
Безусловно, количество этих исков было значительно меньше, чем исков iudicia legitima. Тем не менее они были в римском праве и оказали влияние на дальнейшее развитие правовой материи.
Постепенно иски доброй совести расширяли сферу своего влияния, приводя к необратимой трансформации римского цивильного права от застоявшихся церемониальных форм к подлинно состязательному процессу, в котором во главу угла ставилось достижение истины, анализ представленных доказательств. В ходе процесса судья обязан был уделять одинаковое внимание словам, репликам и доводам сторон, принимая во внимание всю специфику и все нюансы дела. Формализм и строжайшее соответствие церемониалу процесса постепенно отступали перед максимально возможным объективным рассмотрением дела.
Д.В. Дождев утверждает, что в процессе по иску bona fidei iudicia могли вскрыться такие изъяны сделки, как порок воли, обман, злоупотребление доверием, введение в заблуждение, сокрытие информации относительно существенных условий сделки — словом, все то, что бросает тень на добросовестность ответчика и убеждает судью в наличии у него негативного умысла (dolus malus) [1, с. 203].
В классический период развития древнеримского права (I век до н. э. — III век н. э.) Гай в своих рассуждениях возвеличивает принцип bona fides в качестве общественной презумпции, по которой лицо предполагается поступающим добросовестно, обладающим высоким моральным духом и честью сдержать данное слово. Более того, данная презумпция распространялась на лицо, когда оно активно пользовалось дарованными ему законом правами nullus videtur dolo facere, qui iure suo utitur («никто не может быть сочтен злоумышленником, если он реализует предоставленные ему права»). В то же время следует учитывать, что реализация права не должна приводить к нарушению законов, нравственности и разумных интересов третьих лиц.
Ульпиан также утверждал, что в римском обществе оказываемое партнеру доверие без вмешательства поручителей считается обыкновенной практикой [2, с. 571].
Представляется, добросовестность настолько имманентно была присуща римлянам, что это служило цементирующей основой их социальной жизни. Добросовестность в древнем римском праве подразумевала честность и верность своему слову.
Концепции добросовестности в цивильном праве Древнего Рима в дальнейшем послужили основой развития правовой материи средневековой Европы, в которой также признавалась непререкаемая нравственная сторона права, выраженная в понятиях доброй совести и справедливости; добросовестность относилась к субъективным качествам субъекта как носителя прав и обязанностей. Справедливость рассматривалась в качестве объективной цели, которую право не должно было игнорировать.
Право средневековой Европы расширило критерии добросовестности, выработанные римскими юристами. В частности, к добросовестности в Средние века мыслители права относили: 1) строгое соблюдение своего слова; 2) чистоту мотивов при вступлении в договорные отношения: сторона не должна обманывать своего партнера, сторона должна придерживаться справедливого распределения интересов и в меру своих возможностей следить за разумным и сбалансированным содержанием составляемого договора; 3) разумное и закономерное полагание на добросовестное отношение к себе со стороны своих контрагентов.
Если созданная договорная связь была порождена путем злонамеренной нечестности стороны, потерпевший имел право отказаться от выполнения своей обязанности.
При обнаружении косвенного обмана сторона могла истребовать упущенную выгоду или определенную денежную компенсацию за свою договорную «незащищенность».
Цивилисты средневекового канонического права вслед за римскими юристами признавали непреложную силу любой договорной связи между лицами, вне зависимости от того, закончилось ли дело реальной передачей вещи, совершением услуги, предоставлением какой-либо работы, или партнеры ограничились устными заверениями. Любое слово приравнивалось к обещанию, которое дано не только перед физическим лицом, но и Богом, а значит, сделка, скрепленная устным способом, имеет такое же значение, как и сделка письменная.
В теории добросовестности, разработанной европейским мыслителем Бальдом, causa договора была побудительной причиной для установления лицом деловых отношений с другими субъектами. Договор, причина которого не была очевидна, определяема и ясна, не мог считаться разумным и целесообразным, а значит, не подлежал исполнению [6, p. 56—57].
Следовательно, и римские юристы, и юристы средневековой Европы воспринимали добросовестность как основополагающий принцип не только обязательственных, но и в целом гражданских правоотношений. Она была цементирующей основой всего обязательственного права, поддерживала стабильность гражданского оборота.
Представляется, сегодня это и есть те самые духовные скрепы, которые должны внедряться в российское общество и всемерно поддерживаться российским государством.
Список литературы
- Дождев Д.В. Римское частное право. М.: Инфра-М, 2003. С. 203.
- Дигесты Юстиниана / пер. с лат.; отв. ред. Л.Л. Кофанов. Т. III. М.: Статут, 2008. С. 571.
- Законы XII Таблиц. URL: https://traditio.wiki/Законы_XII_таблиц/текст (дата обращения: 23.06.2017).
- Кулаков В.В. Основные принципы гражданского права как особая форма права // Вестник Пермского университета. 2013. № 4. С. 185—192.
- Ширвиндт А.М. Принцип добросовестности в ГК РФ и сравнительное правоведение // Aequum ius. От друзей и коллег к 50-летию профессора Д.В. Дож-дева / под ред. А.М.Ширвиндта.М.: Статут, 2014. С. 203—242.
- Gordley J. The Philosophical Origins of Modern Contract Doctrine. 1991. P. 56—57.
- Dernburg H. Pandekten. 4. Berlin, 1894. S. 84.
- Poschl V. Virgils Hinwendung zu Rom // Aufstieg und Niedergangs der Romischen Welt: Geschichte und Kultur im Spiegel der neueren Forschung. Teil 2. Bd. 31/1.Berlin; New York. 1980. S. 716.
- Pringsheim F. The Inner Relationship Between English and Roman Law // Cambridge Law Journal. 1933. Vol. 5. P. 347—365.
Спасибо за ваш голос!
Вы уже проголосовали!