УДК 342.7:340.132.6
ББК 67.0
Страницы в журнале: 31-34
А.А. Газаева,
старший преподаватель кафедры конституционного, административного и финансового права Ивановского государственного университета Россия, Иваново anya_gazaeva@mail.ru
Исследуется одно из основных прав человека — право на самозащиту, которое обладает очень сложным юридическим содержанием, что обусловливает актуальность изучения факторов, влияющих на процесс его понимания в контексте национального и международного права. Особое внимание уделяется проблеме аутентичности перевода рассматриваемого права, так как в его процессе возникают и могут быть выявлены разные смыслы, что негативно сказывается на судебной практике.
Ключевые слова: юридический язык, языковые единицы, права человека, право на самозащиту, конструкция, система, термин, понятие, язык.
Язык представляет собой системообразующую конструкцию, вне которой правовая жизнь невозможна [11, с. 3—4]. Как справедливо отмечает С.С. Алексеев, язык в праве — «это конструктивные моменты существования самого права как своеобразного социального феномена» [1, с. 7].
Ни для кого не секрет, что юридические тексты пишутся на особом языке. Юридический язык представляет собой знаковую систему, используемую для передачи правового смысла. Следует согласиться с мнением Т.В. Губаевой, утверждающей, что «в юридическом языке фиксируется вся профессиональная картина мира» [6, с. 61—62]. Бесспорным представляется и заключение Г. Берман о том, что основу правовой системы составляют общие и специальные понятия и термины [2, с. 55]. Однако следует отметить: каждый специальный термин или понятие представляет собой языковую единицу, которой свойственно постоянное смысловое содержание.
Проблема терминологической точности и однозначности сравнительно недавно начала привлекать внимание отечественных исследователей. Научной разработкой этого вопроса занимаются Е.А. Крюкова, Н.В. Сандалова, Д.И. Милославская, В.Ю. Туранин, Н.Б. Лебедева и др. Авторы исследуют причины возникновения смысловых конфликтов между текстами разных законодательных актов. В числе таких причин ученые выделяют несовершенство терминологических конструкций, особенности языкового сознания профессиональных юристов, изменение языковых смыслов при переходе слов из естественного языка в юридический̆ и др. Следует согласиться с их мнением, но представляется возможным несколько расширить представление об обозначенной проблеме.
Важно заметить, что единицы языка — это лингвистические конструкции (понятия), передающие содержание явлений объективного мира [5, с. 18—19]. Они обладают завершенностью и объективированы в виде слов, составляющих письменный документ. Как правило, их используют для формулирования мысли, направленной на достижение какого-либо практического результата. Достижение результата будет зависеть от того, насколько тщательно, вдумчиво подобраны конкретные слова и стоят ли они на своих местах.
В рамках национальной правовой системы процесс установления юридического значения термина чаще всего носит автоматический характер. Не представляет сложности определить функциональное назначение слова в тексте, если оно не требует перевода. Но если возникает проблема переноса иноязычного термина, то перед интерпретатором встает непростая задача по выбору подхода к толкованию. Сложность заключается в том, что сам подход должен учитывать легальное и аутентическое толкования смыслового содержания термина, используемого в другой (иностранной) правовой системе. Например, Т.В. Губаева приводит такой пример: в английском языке наряду с глаголом to kill — «убить» существует еще одно слово, имеющее более яркую негативную социальную окраску: to murder — «совершить убийство». В обществах, которые находятся на сравнительно невысоком уровне правового развития, языки не знают подобных смысловых различий [5, с. 18—19]. Отдельного внимания заслуживает позиция Ю.С. Ващенко, который полагает, что лексическое значение слова определяется его соотнесенностью с соответствующим понятием и местом слова в лексической системе языка (т. е. его различными связями с другими словами) [4, с. 33—34]. Однако сами по себе связи между юридическими понятиями и терминами разных правовых систем значительно отличаются друг от друга.
Представляется возможным говорить о проблеме аутентичности перевода международных актов и переноса иноязычных терминов и слов в национальное законодательство [3, с. 10] как причине несовпадения смыслового содержания конкретных языковых единиц.
Особую актуальность приобретает проблема универсальности содержания прав человека, закрепляемых на международном уровне, в соотношении с восприятием их национальными правовыми системами.
Права человека представляют собой явление правовой действительности, выраженное в специальном наборе языковых знаков и символов. Однако само прочтение этих символов будет отличаться в разных правовых системах.
Научный интерес представляет изучение права на самозащиту как одного из важнейших прав человека в контексте национальных норм и международных источников. В рамках российской правовой системы оно закреплено в качестве самостоятельного конституционного права (ст. 45 Конституции РФ). В Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 года (далее — Конвенция) право на самозащиту является косвенно присутствующим, его смысл выводится путем толкования статей 10 и 11. Возникает вопрос, меняется ли смысловое содержание рассматриваемого права при его переводе?
Дословно право на самозащиту переводится на английский язык как right of self-defense. В Оксфордском [9] и Кембриджском [8] словарях оно интерпретируется как применение физической силы для защиты личностью себя или своего интереса. Фактически, речь идет об ответных действиях индивида на совершение в отношении него какого-либо преступления. В таком контексте самозащита понимается как самооборона — субъективное правомочие лица.
В английской правовой системе словосочетание right of self-defense используется исключительно в рамках уголовного права. Реализация этого правомочия возможна только при наличии угрозы применения насилия к личности. Немаловажными являются следующие условия: такая угроза должна быть реальна и ее предотвращение невозможно уполномоченными лицами, например полицией. Все, что не соответствует данным требованиям, в английской юриспруденции называется чрезмерной самообороной и влечет полный отказ в оправдании лица, как, например, в деле Beckford v. the Queen 1988 года [11].
Следует отдельно заметить: само словосочетание right of self-defense как устойчивое в зарубежном праве не употребляется, а право на самозащиту как отдельное не закреплено ни в одной из конституций европейских стран.
Совершенно иное понятие представляет собой самозащита в рамках отечественной правовой системы. Являясь правом конституционным, оно охватывает своим содержанием все возможные правовые способы и средства реализации самозащиты. Необходимо подчеркнуть, что самооборона представляет собой лишь один из возможных способов реализации права на самозащиту из всего обширного перечня. Следовательно, можно утверждать, что смысловое содержание права на самозащиту в рамках отечественной правовой системы намного шире, так как оно предполагает выбор из всех имеющихся ресурсов.
Существенно, что право на самозащиту в международных правовых документах не закреплено как отдельное, и в данном случае Конституция РФ качественно отличается, например, от Конвенции, превосходя ее, так как самозащита как самобытное, особо ценное и охраняемое государством право человека нашло отражение в ее тексте, а в Конвенции отсутствует и выводится лишь косвенно путем расширительного толкования других закрепленных ею прав.
Следует подчеркнуть, что ключевую роль в защите прав и свобод человека в целом и права на самозащиту в частности играет суд. Когда речь идет о национальной судебной системе и принятии судебных актов, судопроизводство ведется на государственном языке конкретной страны. Однако решения национальных судебных органов могут быть оспорены в международных структурах, и тогда возникает необходимость их перевода. Ученые, занимающиеся проблемами языка права, считают: заимствование дефиниций приводит к тому, что один и тот же термин получает два разных нормативных определения, затрудняющих восприятие текста, понимание его смысла [7, с. 146—147]. Например, официальными (рабочими) языками Европейского суда по правам человека (далее — ЕСПЧ) являются английский и французский, однако большинство своих решений он формулирует, используя словесные конструкции английского языка. Это означает, что и содержание юридических терминов, употребляемых ЕСПЧ, должно быть интерпретировано с учетом специфики их понимания в рамках англосаксонской системы права. Однако определение содержания права на самозащиту, распространенное в странах Европы, совершенно не характерно, чуждо российской правовой системе. В свою очередь Конституционный Суд РФ использует терминологию и лексические формы языковых конструкций, характерные для русского языка, и интерпретирует исследуемое право исходя из национального подхода к пониманию (как конституционное право). В итоге это приводит к конфликту решений КС РФ и ЕСПЧ.
Таким образом, проблема аутентичности перевода юридических категорий оказывает ключевое влияние на процесс понимания прав человека в контексте национального и международного права. Право на самозащиту как смысловая единица, используемая в рамках российской правовой системы, при переводе на английский язык теряет свое смысловое содержание, заложенное на уровне национального законодательства. При буквальном переводе его содержание сильно сужается, что негативно сказывается на эффективности судебной защиты исследуемого права (ЕСПЧ и КС РФ).
Список литературы
1. Алексеев С.С. Право — институциональное социальное образование // Вопросы теории государства и права. Саратов, 1983. С. 7.
2. Берман Г.Дж. Западная традиция права: эпоха формирования / пер. с англ. М., 1994. С. 55.
3. Ващенко Ю.С. Герменевтическая традиция в праве и понимание юридического текста // Государство и право. 2012. № 1. С. 5—13.
4. Ващенко Ю.С. Специфика восприятия и понимания филологического способа толкования норм права // Вектор науки Тольяттинского государственного университета. 2010. № 2. С. 33—34.
5. Губаева Т.В. Язык и право. Искусство владения словом в профессиональной юридической деятельности. М., 2010. С. 18—19.
6. Губаева Т.В. Судебный акт как специальный текст // Юрислингвистика. 2011. № 1 (11). С. 61—66.
7. Давыдова М.Л. Юридическая техника: проблемы теории и методологии. Волгоград, 2009. С. 146—147.
8. Кембриджский толковый словарь. URL: http://dictionary.cambridge.org (дата обращения: 29.10.2017).
9. Оксфордский толковый словарь. URL: http://www.oxforddictionaries.com/ru/определение/американский_английский/self-defense (дата обращения: 29.10.2017).
10. Ромашов Р., Ветютнев Ю., Тонков Е. Право — язык и масштаб свободы. СПб.: Алетейя, 2015. С. 3—4.
11. URL: http://down.ebook777.com/044/140584681X.pdf
Спасибо за ваш голос!
Вы уже проголосовали!