Понятие «процессуальный феномен» в юриспруденции: терминологический аспект

УДК 340.131.2

Страницы в журнале: 19-22

К.Г. Салтыков,

кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданско-правовых дисциплин Дальневосточного института (филиала) Всероссийского государственного университета юстиции Россия, Хабаровск terminpravo@mail.ru

О.А. Ищенко,

кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданско-правовых дисциплин Дальневосточного юридического института МВД России Россия, Хабаровск ishenkolesya@mail.ru

Анализируются вопросы правопонимания и интерпретации текстов нормативных правовых актов, имеющих так называемый рамочный характер, с учетом фактической ситуации. Исследуется в этой связи понятие «процессуальный феномен», формулируется вывод, что разработка связи рассматриваемого термина с концепцией процессуального феномена в юриспруденции обеспечит логико-понятийную основу употребления специальной лексики и «интеллектуальную чистоту» юридической терминологии.

Ключевые слова: правотворчество, процессуальные явления, оценочный характер, юридическая терминология, интерпретация, юридическое значение, правовой феномен.

Одним из проявлений специфики регулирования наиболее важных общественных отношений является высокая степень обобщенности нормативного материала, содержащегося в Конституции РФ и федеральных конституционных законах. Кроме того, в том случае, если федеральные законы, принятые в сфере совместного ведения Российской Федерации и ее субъектов, носят рамочный характер, определяя общие основы правового регулирования, их нормам также свойственен некоторый общий характер. Это позволяет обеспечить гибкость и эффективность правового регулирования как на федеральном уровне, так и на уровне регионов.

Наряду с этим в зарубежном правовом дискурсе нередко упоминается об актах, не являющихся источниками права, не имеющих обязательной юридической силы, но влекущих определенные правовые последствия, нацеленных на них и практически приводящих к таким последствиям. Их текст не содержит юридически обязательных предписаний в обычном смысле, но может выступать основой для разработки юридически обязательных источников, либо служить средством их интерпретации, либо включать положения, регламентирующие социальные взаимодействия, включенные в предмет правового регулирования (теория мягкого права) [20, р. 7].

Таким образом, законодатель, стремясь наиболее полно охватить общественные отношения диапазоном юридических предписаний, сознательно допускает многозначность правовых норм, а также категорий, фиксирующих юридическое значение явлений и предметов, в зависимости от фактической ситуации.

Среди представителей юридической науки подобный правотворческий подход вызывает оговорки о наличии многообразия доктринальных позиций, основанных либо на незначительных различиях в восприятии, либо на принципиально иной трактовке явлений правовой действительности [12]. Это неизбежно приводит к увеличению объема научной информации путем обретения новых смыслов, представлений, интерпретаций, возникающих у человека в результате получения им данных, взаимоувязанных с предшествующими знаниями и понятиями [17, с. 82].

При этом когнитивная ситуация осложняется тем, что для многих элементов понятийного аппарата права вообще не удается выделить соответствующую certa res материального мира. Например, А.Ф. Черданцев, пытаясь установить реальность бытия объекта, находящегося в резидентных отношениях с понятием «механизм правового регулирования», указывает на то, что «такого реально существующего объекта, как механизм правового регулирования, в природе не существует» [19, с. 126].

В этой ситуации оправданным с научной точки зрения представляется исследование связи права с реальным поведением субъектов путем обращения к анализу правовых феноменов, опосредующих ее. Однако изучение феномена как проявления внешних свойств и отношений, раскрывающих сущность предмета познания, предполагает решение проблемы его терминологической редукции в условиях наличия обязательных требований по обеспечению необходимого юридического формализма. Очевидна целесообразность толкования правовых понятий с помощью специальной юридической терминологии, в определенной мере уточняющей содержание и объем их оценки в правовом регулировании.

Особенности терминологической референции правовых феноменов — мало исследованная проблема, напрямую связанная с необходимостью раскрытия «специфики термина во всей его сложности и объеме» [3, с. 265]. При этом изучение процессуальных слагаемых в границах обозначенной проблемной области играет важную роль, объясняющуюся тем, что знаковая природа юридического термина (семиотическая сущность) не совпадает с общеупотребительной лексикой литературного языка в полном объеме. Прилагательное «процессуальный», выступающее в качестве компонента различных юридических терминов, имеет для конкретной научной области специальное, специфическое значение. Поэтому изучение множества процессуальных феноменов в сфере права невозможно без использования «особой номинативной лексической единицы специфичного языка, используемой для точного именования специальных понятий» [4, с. 11].

Практическая значимость таких исследований состоит в том, что оценка юридических терминов при более или менее строгом учете фактических обстоятельств может повлечь существенную модификацию условий применения закона путем интерпретации специальной лексики и придания ей такого смысла, который, например, по мнению суда, сегодня в наибольшей степени соответствует требованиям справедливости [18]. Это позволяет утверждать, что разъяснение содержания явлений правовой действительности в судебных актах происходит через раскрытие содержания терминологических референтов правовых феноменов.

При этом для определения как границ исследуемой области, так и вектора исследовательской активности необходимо рассмотреть особенности денотации понятия «процессуальный феномен» в праве и установить закономерности его терминологической референции.

И.Н. Тарасов, исследуя категорию «судебные издержки», отмечает, что последние «как процессуальный феномен являются результатом трансформации материальных (гражданско-правовых) положений» [16]. Таким образом, понятие «процессуальный феномен» часто оказывается в фокусе внимания исследователей в процессе изучения особенностей правоотношений, имеющих частно-публичную природу. В публично-правовой сфере к процессуальным феноменам относят, например, особый порядок производства по уголовному делу [2, с. 11].

Однако в юридической литературе термин «процессуальный феномен» как референт соответствующего понятия употребляется не всегда. Например, обращаясь к институту третейского разбирательства, С.А. Курочкин рассматривает его как правовой феномен, относящийся к множеству процессуально-правовых явлений (при этом не исключаются присущие ему некоторые материально-правовые черты) [10]. В другом случае, при анализе процессуально-правового положения (статуса) адвоката-защитника, оно характеризуется как феномен, имеющий процессуально-правовые аспекты [1, с. 273]. Аналогичным образом, указывая на феномен, имеющий уголовно-процессуальный аспект, Г.А. Кокурин дает оценку понятию «результаты оперативно-розыскной деятельности» [9, с. 93—97]. М.Ш. Пацация ведет речь о феноменах, известных в цивилистической правовой доктрине, либо о феноменах гражданского процессуального права [13, с. 63—75]. Обращение к категории «законный интерес» в контексте работ М.А. Гурвича, Р.Е. Гукасяна, В.В. Бутнева позволяет вести речь о процессуально-правовой модели соответствующего феномена [8].

Таким образом, на сегодняшний день подходы к терминологическому отражению понятия «процессуальный феномен» в юридической науке не имеют единого знаменателя. Нет оснований для констатации реальных перспектив объединения доктринальных позиций по вопросу упорядочения терминоупотребления в рассматриваемой сфере. Опасность сложившейся гносеологической ситуации заключается в возможности возникновения сомнений в практической ценности теорий, объясняющих природу процессуальных феноменов в праве. Это неизбежно повлечет обеднение теоретической базы правового регулирования важнейших процессуальных отношений в таких областях как, например, конституционное правосудие, среди особенностей которого можно назвать то, что «юридическая сила итоговых решений конституционных судов превозмогает любой закон, кроме самой Конституции, но и ее смысл на практике отождествляется с интерпретациями, исходящими от конституционной юстиции» [6].

Кроме того, понятие «процессуальный феномен» обладает в известной степени оценочным характером, т. е. является конструкцией с открытым содержанием, интерпретация которой осуществляется путем оценки обоснованности ситуационных отклонений от стандартов, закрепленных в законе и (или) разъяснениях высших судебных инстанций посредством установления определенных эталонов или перечисления критериев для их определения [11, с. 7]. Появление множества терминологических референтов понятия «процессуальный феномен» провоцирует процесс амплификации и расширяет границы контекстной семантики в процессе интерпретации юридических терминов.

Между тем обращение к справочной литературе обеспечивает возможность сформировать представление о словарном составе не как о сумме значений, а как о закономерной связи слов, обладающих коммуникативной значимостью. Этимология и семасиология термина «процесс» позволяют говорить о том, что кроме значений, связанных с «ходом какого-либо явления, последовательной сменой состояний, стадий развития» и «совокупностью последовательных действий для достижения какого-либо результата» он может быть истолкован как «судебное дело; порядок осуществления деятельности следственных, административных и судебных органов» [14, с. 407].

Таким образом, указание на процессуальный характер феномена как элемента правовой действительности предполагает его тесную связь с порядком, а значит, с процедурой, со всем, что имеет процедуру, и процессуально. Отсюда понятие процессуального феномена соответствует множеству, включающему в свой состав правовые процедуры разного характера, различные виды судопроизводства, иными словами — судебные процессы и иные явления, которые строго регламентированы нормами права, имеют юридическое значение, осуществляются в строгой последовательности с соблюдением определенных этапов (стадий).

Рассматриваемое понимание содержания понятия «процессуальный феномен» в праве предполагает проведение исследования с учетом используемых при этом правовых средств, определяемых относительно той или иной отрасли права, которой соответствует свой процесс, а значит, и особенности процессуальной феноменологии. При этом для разнообразных процессуальных феноменов общим будет наличие действующих правовых средств конкретной отрасли права и определенный порядок (процедура) производства каких-либо действий или принятия решений, выступающий как предмет регулирования [7, с. 22—25].

Терминологический аспект описания и изучения процессуальных феноменов в юридической науке напрямую связан с необходимостью номинации понятийной конструкции, охватывающей эмпирические свойства процессуально-правовых явлений, максимально универсальной терминологической единицей. Представляется, что формирование горизонта консенсуса в данном случае может быть связано с термином «процессуальный феномен», более широкое использование которого позволит обеспечить переход от номинативной неопределенности к лексическому единству при помощи частной конкретизации юридического языка.

В рассматриваемом случае понятие «процессуальный феномен» и аналогичный термин неотделимы друг от друга в своем возникновении и функционировании. Термин является материальной основой понятия, без которой невозможно ни его образование, ни оперирование им. Для термина «процессуальный феномен» именуемое понятие одновременно есть именуемый объект, так как за термином всегда стоит предмет мысли, но не мысли вообще, а специальной, ограниченной определенным полем [15, с. 34].

Вместе с этим, выступая за актуализацию использования в языке юридической науки термина «процессуальный феномен» в целях референции соответствующего элемента понятийных основ права, не следует забывать о динамике формирования понятий, отраженных в терминах. Процесс становления и развития специальных знаний в области юриспруденции определяет степень содержательной и функциональной насыщенности специальной лексики. При этом стремление уточнить содержательные границы номинаций, отбирая наиболее точное терминологическое наименование понятия из серии возможных вариантов, в правоведении по-прежнему диалектически сочетается с весьма условным характером деления терминов по степени конкретности на однозначные и требующие толкования [5].

Дальнейшая разработка связи рассматриваемого термина с концепцией процессуального феномена в юриспруденции обеспечит логико-понятийную основу употребления специальной лексики и «интеллектуальную чистоту» юридической терминологии.

Список литературы

1. Адвокатура в России: учеб. / под ред. Л.А. Демидовой, В.И. Сергеева. М.: Юстицинформ, 2004. С. 273.
2. Александров А.С., Александрова И.А. Соглашение о досудебном сотрудничестве со следствием: правовая сущность и вопросы толкования норм, входящих в главу 40.1 УПК РФ // Уголовный процесс. 2009. № 8. С. 3—11.
3. Головин Б.Н. Терминология // Общее языкознание. М., 1979. С. 265.
4. Гринев-Гриневич С.В. Введение в терминоведение. М.: Изд. центр «Академия», 2008. С. 11.
5. Давыдова М.Л. Юридическая техника: проблемы теории и методологии: моногр. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2009.
6. Зорькин В.Д. Право против хаоса // Библиотечка «Российской газеты», 2016. Доступ из СПС «КонсультантПлюс».
7. Ильин И.С., Смирнов В.А. Вопросы комплексного применения уголовно-процессуальных и оперативно-розыскных средств в противодействии организованной преступности // Российский следователь. 2014. № 9. С. 22—25.
8. Кляус Н.В. Теоретические направления понимания законного интереса // Вестник Омского университета. 2003. № 3. С. 132—134.
9. Кокурин Г.А. К вопросу о понятии результатов оперативно-розыскной деятельности // Бизнес, менеджмент и право. 2015. № 1. С. 93—97.
10. Курочкин С.А. и др. Третейское разбирательство в Российской Федерации / под ред. О.Ю. Скворцова. М.: Волтерс Клувер, 2010.
11. Мазур О.В. Требование разумности в соотношении с требованием добросовестности в гражданском праве: автореф. дис. … канд. юрид. наук. СПб., 2012. С. 7.
12. Оксамытный В.В. Общая теория государства и права. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2012.
13. Пацация М.Ш. Принцип процессуальной активности суда или принцип судебного руководства процессом? // Закон. 2016. № 1. С. 63—75.
14. Словарь иностранных слов / под ред. Е.Н. Захаренко, Т.А. Пичугина. 15-е изд., испр. М.: Русский язык, 1988. С. 407.
15. Суперанская А.В. Общая терминология: вопросы теории. М.: Наука, 1989. С. 34.
16. Тарасов И.Н. Категория «судебные издержки» в гражданском процессуальном праве // Арбитражный и гражданский процесс. 2013. № 8. Доступ из СПС «КонсультантПлюс».
17. Фридланд А.Я. О сущности информации: два подхода // Информационные технологии. 2008. № 5. С. 75—85.
18. Цечоев В.К., Ротко С.В., Цыганаш В.Н. История, теория, перспективы развития правосудия и альтернативных юридических процедур в России: учеб. пособие. М.: Проспект, 2016.
19. Черданцев А.Ф. Логико-языковые феномены в праве, юридической науке и практике. Екатеринбург, 1993.С. 126.
20. Peters A., Pagotto I. Soft Law as a New Mode of Governance: A Legal Perspective // NEWGOV: New Modes of Governance. 2006.Р. 7. URL: http://ssrn.com/abstract=1668531 (дата обращения: 20.09.2016).