УДК 340.11
Страницы в журнале: 5-12
Г.Д. Улётова,
доктор юридических наук, профессор кафедры правового обеспечения рыночной экономики Института государственной службы и управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ Россия, Москва uletova@mail.ru
Содержание и структура понятия «метод правового регулирования общественных отношений» рассматриваются автором с позиций отраслевых юридических наук во взаимосвязи и сочетании с такими правовыми категориями, как предмет правового регулирования, совокупность средств, приемов и способов правового воздействия на общественные отношения и др. Автор отмечает стремление правовой науки к объединению содержания правового регулирования (предмет) и способов воздействия на это содержание (методы) во взаимообусловленную сложную систему критериев, определяющих содержание и структуру российского права.
Ключевые слова: теория права, метод правового регулирования, предмет правового регулирования, способ правового регулирования.
Основываясь на достижениях общей теории права и отраслевых наук, обратимся к исследованию метода исполнительного права, поскольку если исследователь принимает какую-то группу норм за самостоятельную отрасль права, но не может выявить специфику метода их регулирования, то он, скорее всего, видит отрасль там, где ее нет [18, с. 58].
Исследование метода исполнительного права невозможно без учета того, считает ли исследователь исполнительное производство заключительной стадией гражданского и арбитражного процесса либо рассматривает нормы, регулирующие исполнительное производство, в качестве самостоятельной отрасли права со своим предметом и методом регулирования.
В юридической науке обозначенная проблема относится к числу дискуссионных, в связи с чем полагаем необходимым обратить внимание на неизменность нашей позиции о самостоятельности исполнительного права. Не вступая в дальнейшую дискуссию с теми, кто исполнительное производство по-прежнему рассматривает в качестве завершающей стадии гражданского и арбитражного процесса [1, с. 291—305; 5, с. 27—29], поскольку это лишь косвенно касается предмета нашего исследования [13, с. 60—71; 14, с. 314—326], еще раз подтвердим, что мы являемся сторонниками противоположной точки зрения и исполнение судебных постановлений и актов иных юрисдикционных органов рассматриваем в качестве предмета регулирования самостоятельной отрасли права — исполнительного права. Современная концепция о сохранении исполнительного производства в рамках гражданского и арбитражного процесса — это, скорее, дань традиции, не имеющая теоретического обоснования и практически уже неприемлемая. Мы не можем согласиться с теми, кто утверждает, что исполнение юрисдикционных актов, став предметом деятельности административных органов, утратило ту систему гарантий, которой оно было обеспечено в рамках гражданского и арбитражного процесса.
В соответствии со ст. 46 Конституции РФ решения и действия (бездействие) органов государственной власти и должностных лиц могут быть обжалованы, что в полной мере относится и к исполнительному производству. Возможность оспаривания решений, действий (бездействия) судебного пристава-исполнителя на любой стадии исполнительного производства — как в процессе совершения исполнительных действий, так и при применении мер принудительного исполнения — сохраняет гарантии защиты нарушенных прав всех лиц, которые попадают в сферу регулирования норм исполнительного права (ст. 442 Гражданского процессуального кодекса РФ, статьи 329 и 330 Арбитражного процессуального кодекса РФ, статьи 14, 118—121 Федерального закона от 02.10.2007 № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве»; далее — Закон об исполнительном производстве).
Представляется, что исполнительное производство лишь с позиций широкого понимания гражданского процесса может рассматриваться рамках гражданского судопроизводства (гражданский и арбитражный процесс). Наличие единой цели — защиты нарушенных или оспариваемых прав, свобод и законных интересов — в деятельности судов общей юрисдикции, арбитражных судов и органов принудительного исполнения не стирает сущностных функциональных различий в предмете деятельности судов и органов принудительного исполнения. Суды — органы спорной юрисдикции, соответственно, предмет судебной деятельности — разрешение спора о праве и рассмотрение иных дел, отнесенных к подведомственности судов; предмет деятельности органов принудительного исполнения — исполнение судебных постановлений и актов иных юрисдикционных органов.
Очевидно, что у названных органов самостоятельные задачи, специфичен порядок их деятельности, установленный для судов ГПК РФ, АПК РФ, Кодексом административного судопроизводства РФ, а для органов принудительного исполнения — специальными федеральными законами, в частности Федеральным законом от 21.07.1997 № 118-ФЗ «О судебных приставах» и Законом об исполнительном производстве.
Правосудие по гражданским делам осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон, суд создает условия для всестороннего и полного исследования доказательств, установления фактических обстоятельств, что вообще не характерно для исполнительного производства.
Суд является обязательным субъектом гражданских (арбитражных) процессуальных отношений, исполнительные процессуальные отношения возникают между органами принудительного исполнения в лице судебного пристава-исполнителя, с одной стороны, и взыскателем и должником, иными лицами, участвующими в исполнительном производстве, — с другой стороны.
Деятельность по осуществлению правосудия — это деятельность по рассмотрению различных категорий дел, которая осуществляется в рамках особой системы гарантий, позволяющей обеспечивать достижение целей судопроизводства (к которым в первую очередь относится защита прав и интересов различных субъектов права) через вынесение законного, обоснованного и мотивированного судебного постановления, что вообще не присуще исполнительному производству.
Основополагающие черты системы гарантий в сфере правосудия: особая система конституционных принципов правосудия (осуществление правосудия только судом, независимость судей, гласность судебного разбирательства, состязательность, равенство перед законом и судом, процессуальное равноправие); суд не вправе выносить решение, не выслушав лиц, участвующих в деле (не предоставив возможности быть выслушанными таким лицам); решение суда основывается только на тех фактах, которые были установлены в ходе судебного разбирательства дела на основании относимых и допустимых доказательств.
Очевидно, что большинство названных черт системы гарантий отсутствует в исполнительном производстве, т. е. мы имеем дело с различными моделями правовых отношений, и они не тождественны ни с точки зрения их содержания, ни с точки зрения субъектного состава, ни с точки зрения принципов, ни с точки зрения метода регулирования в сущностном его понимании.
В этой связи нельзя поддержать позицию мэтра отечественной процессуальной науки А.Т. Боннера, который пишет, что общественные отношения, складывающиеся в процессе исполнительного производства, в полной мере отражают основную модель гражданских процессуальных отношений между компетентными государственными органами и участниками процесса. «А место суда в качестве субъекта, действующего в интересах государства и общества, здесь занимает судебный пристав-исполнитель, функционирующий под контролем суда» [2, c. 64—75].
Так ли это на самом деле? Допустима ли замена суда — органа, осуществляющего правосудие, — судебным приставом-исполнителем на стадии гражданского процесса?
Обращение к Конституции РФ, на наш взгляд, не позволяет сделать подобный вывод, поскольку в соответствии с ее нормами правосудие в Российской Федерации осуществляется только судом (ч. 1 ст. 118). Статья 10 Конституции РФ относит к основам конституционного строя Российской Федерации разделение государственной власти на законодательную, исполнительную и судебную, что предполагает самостоятельное выполнение каждой ветвью государственной власти своих специфических, установленных Конституцией РФ и федеральными законами функций и полномочий. При этом в соответствии с ч. 1 ст. 118 Конституции РФ исключительную компетенцию судебной власти составляет осуществление правосудия.
Из названных конституционных норм следует, с одной стороны, что никакой иной орган не может принимать на себя функцию отправления правосудия, а с другой — что на суд не может быть возложено выполнение каких бы то ни было функций, не согласующихся с его положением органа правосудия[2].
На наш взгляд, в силу положений частей 1 и 2 ст. 118, частей 1 и 3 ст. 123 и ст. 126 Конституции РФ судебная функция разрешения гражданских дел и функция исполнения судебных постановлений правомерно разграничены, каждая из этих функций возложена на соответствующие субъекты (суды, органы Федеральной службы судебных приставов (далее — ФССП России)), что не исключает последующего (в некоторых случаях предварительного) судебного контроля за деятельностью судебных приставов-исполнителей, непосредственно осуществляющих исполнительные действия и меры принудительного исполнения в рамках конкретного исполнительного производства.
Все изложенное позволяет говорить о существенных различиях между процессуальными нормами, регулирующими деятельность суда, и нормами Закона об исполнительном производстве, регулирующими собственно деятельность органов принудительного исполнения. Объединение в одну отрасль названных норм сегодня уже не имеет теоретического обоснования и не вызвано потребностями практики, а перенесение на деятельность органов принудительного исполнения в полной мере методов процессуальных отраслей и гражданской (арбитражной) процессуальной формы, разработанных специально для судебной деятельности, вряд ли возможно и целесообразно.
В этой связи нельзя не согласиться с В.А. Гуреевым, который определяет исполнительное производство как особую нормативно установленную процедуру или совокупность процедур, имеющих в качестве своей главной цели принудительное исполнение судебных актов, а также актов иных органов [7, с. 15].
Нельзя не отметить попытки возвращения к концепции исполнительного производства советского периода, отказ от которой явился закономерным следствием перехода России к новой экономической и социальной системе. К примеру, Е.Г. Стрельцова пишет: «Обсуждение структуры процессуального кодекса, который должен сменить АПК и ГПК, еще раз заставляет обдумать вопрос: нужно ли сохранять отделенное от процесса исполнительное производство, или включить в процессуальный кодекс нормы, регулирующие принудительное исполнение» [12, с. 81]. Суть сформулированного ею вывода «состоит в очевидной потребности в суде как участнике правоотношений в исполнительном производстве», а также в необходимости «возвращения права контроля за ходом и результатом исполнения суду», поскольку «иное решение вопроса уничтожает силу судебной власти» [12, с. 79—81, 83, 86].
Мотивация автора указанных предложений основана на том, что суды после реформы исполнительного производства 1997 года изменили отношение к контролю за постановленным решением, отказываются разъяснять действия, которые должен совершать судебный пристав при осуществлении взыскания, а также иногда оставляют без рассмотрения заявления или отказывают в замене правопреемника. Не отрицая имеющихся фактов вынесения некоторыми судьями незаконных и необоснованных судебных постановлений, в том числе и по заявлениям об оспаривании решений, действий (бездействия) судебного пристава-исполнителя, вряд ли можно поддержать на этом основании идею Е.Г. Стрельцовой о возвращении к модели судебного пристава как «подсобного судебного органа», в соответствии с которой «функцией судебного пристава в исполнительном производстве будет осуществление указаний суда и распоряжений взыскателя» [12, с. 86].
На наш взгляд, речь должна идти о повышении ответственности судей за качество принимаемых судебных постановлений, улучшении деятельности и доступности проверочных инстанций, но не о возложении на суды дополнительной функции по оперативному (текущему) контролю за исполнением судебных постановлений за каждым исполнительным производством. Реальные процессы в сфере принудительного исполнения и статистика опровергают целесообразность смены концепции и реанимации идеи каждодневного контроля судов за исполнением своих решений.
К примеру, в 2015 году в ФССП России на исполнении находилось 71 220 272 исполнительных производства, а в 2016 году общее количество исполнительных производств составило 80 898 975 (на 13,6% больше, чем в 2015 году). Из общего количества исполнительных производств в 2016 году 40,9% производств были возбуждены на основании судебных актов. Для сравнения: в 2015 году производства, возбужденные на основании судебных актов, составили 45,8% от общего числа исполнительных производств, находившихся на исполнении.
Зададим вопрос авторам идеи возврата исполнительного производства в гражданский (арбитражный) процесс: возможен и нужен ли текущий контроль суда за миллионами исполнительных производств? Н.А. Колоколов справедливо замечает: «Наши же современники, бойко рассуждая о “должном”, стесняются заявить о “возможном”» [16, с. 94].
Реализация подобных предложений приведет к еще большей загруженности судебной системы и к неспособности судей выполнить основную свою задачу — правильное и своевременное рассмотрение и разрешение гражданских дел. Полагаем, Е.Г. Стрельцова чрезмерно идеализирует советское исполнительное производство, не учитывая характер экономики того периода и незначительное количество исполнительных производств, находившихся в производстве исполнителей и под контролем председателя суда.
Опасность видится еще и в том, что если мы, поддавшись иллюзии, перенесем в новую социальную и экономическую среду традиционные советские институты и процедуры в сфере исполнительного производства, которые могли работать лишь при неразвитом гражданском обороте и в иных социальных условиях, это может привести к серьезному институциональному перепроектированию отечественной судебной системы и системы исполнительного производства. Необходимо признать, что воплощение в отечественном законодательстве концептуальной идеи самостоятельности исполнительного производства в связи с очевидной обособленностью его предмета и метода от гражданского процесса и учреждение самостоятельной системы органов принудительного исполнения позволило избежать коллапса судебной системы, освободившейся от функций текущего контроля в сфере исполнительного производства [11, с. 43—52].
По нашему мнению, мы имеем дело с тремя самостоятельными отраслями права: гражданским процессуальным, арбитражным процессуальным и исполнительным правом. В каждой из этих отраслей следует различать свой предмет и метод правового регулирования, а также специфические принципы и относительно обособленные источники, что является основанием для разграничения выполняемых функций. Правовые отношения в сфере исполнительного производства — это совокупность закономерно связанных, внутренне структурированных общественных отношений, находящихся за рамками традиционной сферы правосудия, которые обособленны (относительно дистанцированны) по признакам и критериям отраслевой самостоятельности.
С учетом того, что исполнительное производство не относится к стадии гражданского и арбитражного процесса, метод гражданского и арбитражного процесса не является универсальной категорией и не распространяет свое действие на отношения в сфере исполнительного производства, несмотря на внешнюю схожесть названия метода, а это значит, что мы имеем дело со специфическим методом (методами) регулирования отношений в сфере исполнительного производства.
К исследованию метода исполнительного права обращались В.А. Гуреев, А.А. Максуров, А.К. Сергун, Ю.А. Свирин, В.М. Шерстюк, Ю.К. Юков, В.В. Ярков и др. Так, с точки зрения Е.А. Свирина, исполнительное право:
— имеет свой индивидуальный отраслевой режим, в котором, наряду с общими для отраслей права методами (разрешительным, дозволительным, обязывающим, предписывающим), используются и сугубо индивидуальные (метод принудительного взыскания);
— обладает своим специфическим субъектным составом (судебный пристав-исполнитель, взыскатель, должник, суд, прокурор, уголовно-исполнительная инспекция и др.);
— преследует свою индивидуальную цель — определить условия и порядок принудительного исполнения требований правоприменительных актов, восстановить имущественные (в отдельных случаях личные неимущественные) права субъекта исполнительных отношений, а также общества и государства;
— выполняет свои специфические функции, в числе которых и принудительно-восстановительная функция [10, с. 11].
По мнению А.А. Максурова, гражданскому исполнительному праву свойственно комбинированное применение императивного и диспозитивного методов с явным перевесом императивного, а также наличие комплексного применения методов дозволения, обязывания и запрета, при этом чаще все же употребляется метод обязывания. Он приходит к выводу, что в гражданском исполнительном праве действует также метод субординации (властного приказа), используется и метод поощрения [4, с. 27—29].
Соглашаясь с тем, что исполнительному праву присущи оба метода — императивный и диспозитивный, — обратим внимание на то, что оно использует и императивный метод (он же метод субординации, авторитаризма), а не два метода — императивный и субординации, как утверждает А.А. Максуров. Нельзя согласиться и с тем, что исполнительному праву присущ лишь способ обязывания, поскольку это справедливо в большей степени в отношении судебного пристава-исполнителя и должника; что же касается взыскателя, то приоритет отдается методу дозволения. Дозволение является субъективным юридическим правом и, как всякому субъективному юридическому праву, ему свойственны усмотрение и мера юридических возможностей. Так, О.Е. Кутафин относительно дозволения писал, что речь идет не просто о мере возможного поведения, а о такой мере поведения, которая обеспечивает возможность выбрать вариант собственного поведения, проявить активность, реализовать свой интерес [9, с. 40—41]. К примеру, в заявлении взыскателя о возбуждении исполнительного производства может содержаться ходатайство о наложении ареста на имущество должника, об установлении для должника ограничений, предусмотренных законом[3], а также могут быть указаны известные ему сведения о должнике, приложены документы, содержащие информацию о должнике и его имущественном положении, иные сведения, которые могут иметь значение для своевременного и полного исполнения требований исполнительного документа (ч. 2 ст. 30 Закона об исполнительном производстве).
Метод дозволения в исполнительном праве применяется также в ряде случаев при определении полномочий судебного пристава-исполнителя. Строгая связанность нормами Закона об исполнительном производстве, регулирующего сферу деятельности судебного пристава-исполнителя, иногда позволяет ему действовать по своему усмотрению в пределах предоставленных полномочий при выполнении возложенных на него функций. Например, согласно ч. 1 ст. 38 Закона об исполнительном производстве судебный пристав-исполнитель по заявлению взыскателя или по собственной инициативе вправе отложить исполнительные действия и применение мер принудительного исполнения на срок не более 10 дней. Однако к судебному приставу-исполнителю неприменим принцип «дозволено все, что не запрещено законом», используемый, например, субъектами гражданского права; здесь действует иной правовой принцип — принцип четкого определения перечня его полномочий.
Относительно метода поощрения: мы видим здесь резервы в повышении эффективности исполнительного производства, но говорить о поощрении как о методе отрасли преждевременно. При нежелании государства мотивировать в достаточной мере деятельность судебных приставов-исполнителей (с учетом опыта стран, где имеется более эффективная практика исполнения судебных решений) нельзя исключать в перспективе возможность реализации предлагаемых концепций о вариативности организационных моделей исполнительного производства и конкурирующей компетенции различных органов исполнения [15].
На наш взгляд, метод правового регулирования, характерный для исполнительного права, предопределен следующими обстоятельствами: возбуждение исполнительного производства, его развитие, переход из одной стадии в другую, а также прекращение зависят от воли заинтересованного лица — взыскателя; обязательным субъектом исполнительных отношений является судебный пристав-исполнитель, осуществляющий функцию принудительного исполнения требований исполнительных документов; на должнике лежит обязанность исполнить требования исполнительного документа в установленный законом или судом срок, и он не вправе отказаться от его исполнения, если только не будет отменено судебное постановление. Следовательно, метод сочетает в себе диспозитивные и императивные начала. А если так, то существуют ли основания для вывода о наличии самостоятельного метода исполнительного права? Ведь, как было указано ранее, метод конституционного права, гражданского процессуального права и арбитражного процессуального права также сочетает в себе императивные и диспозитивные начала?
Несомненно, основания для такого вывода имеются. Как справедливо отмечается в юридической литературе, метод правового регулирования отношений, возникающих в ходе исполнительного производства, своеобразен тем, что характеризуется сочетанием императивных (для должника) и диспозитивных (для взыскателя) начал [8, с. 12]. Наличие обязательного для исполнения должником исполнительного документа и органа принудительного исполнения в лице судебного пристава-исполнителя с соответствующими полномочиями принудить обязанное лицо определяет императивный характер большинства норм исполнительного права. Императивную составляющую в исполнительном производстве образуют отношения власти и подчинения, возникающие в силу того, что метод предопределяется особенностями предмета правового регулирования. К предмету правового регулирования исполнительного права мы относим исполнительные процессуальные отношения между органами принудительного исполнения в лице судебного пристава-исполнителя и сторонами, другими участниками исполнительного производства при исполнении судебных постановлений или постановлений иных юрисдикционных органов. Причем эти отношения имеют качественно иное содержание по сравнению с отношениями власти (со стороны суда) и подчинения (со стороны участников гражданского процесса) в гражданском процессуальном и арбитражном процессуальном праве, поскольку они складываются не как результат судебной деятельности, а при принудительном исполнении судебным приставом-исполнителем судебных постановлений и актов иных юрисдикционных органов, когда спор о праве судом уже рассмотрен и разрешен.
Диспозитивность метода правового регулирования отношений, возникающих в исполнительном производстве, обусловлена тем, что устанавливаются правила, от которых участники правоотношений могут отступить, если это вызывается их интересами и возможностями [6, с. 26]. Так, взыскатель может отказаться от взыскания; он также вправе оставить за собой имущество должника, если оно не будет реализовано в 2-месячный срок; должник вправе указать те виды имущества, на которые следует обратить взыскание в первую очередь; стороны исполнительного производства вправе заключить мировое соглашение, подлежащее утверждению судом. Однако заметим, что возможности отступления должника от установленных правил в исполнительном производстве весьма ограничены. Можно констатировать, что один и тот же вид общественных отношений (исполнительные отношения) законодатель урегулировал по-разному, в итоге правовая защита сторон исполнительного производства (взыскателя и должника) обеспечивается различными методами (диспозитивным — для взыскателя, императивным — для должника).
Иное дело — в гражданском процессе.
Е.В. Васьковский справедливо указывал на то, что в состязательном процессе тяжущиеся имеют только процессуальные права и не могут нести никаких процессуальных обязанностей, поскольку подчинение формальному руководству и дисциплинарной власти суда к разряду обязанностей отнести нельзя [3, с. 168].
Д.А. Фурсов считает, что власть суда в арбитражном и гражданском процессах ограничена в основном ведением судебного заседания, в ходе которого суд обязан обеспечить условия для полного, всестороннего и объективного исследования всех фактических обстоятельств дела, правильного применения к ним норм права и вынесения судебного акта именем государства, который, по вступлении его в законную силу, обязателен для исполнения всеми организациями и должностными лицами [17, с. 417].
Специфика метода исполнительного права, по нашему мнению, обусловлена:
— предметом исполнительного права;
— особым субъектным составом исполнительного правоотношения;
— предопределенностью поведения обязанного субъекта, каковым является должник;
— широкими диспозитивными началами для взыскателя;
— соотношением объема императивных и диспозитивных норм.
В основном регулирование общественных отношений в сфере исполнительного производства с участием должника и судебного пристава-исполнителя основывается на властно-императивных началах, т. е. им наиболее характерны предписания и запреты. Это объясняется природой тех общественных отношений, которые регулируются нормами исполнительного права. В регулируемых исполнительным правом общественных отношениях проявляется известное подчинение воли управляемых единой управляющей воле, выразителем которой является судебный пристав-исполнитель, наделенный юридически властными полномочиями. Он в качестве должностного лица выражает публичный интерес, исполняя требования исполнительного документа; обеспечивает методом принуждения реализацию конституционного принципа исполнимости судебного решения. Отсюда и вытекает юридическое неравенство сторон в отношениях судебный пристав-исполнитель — должник, а сами общественные отношения, регулируемые исполнительным правом, можно характеризовать как властеотношения.
Вместе с тем очевидно, что у сторон исполнительного производства существует определенная свобода распоряжения правами. К их числу относят: а) право взыскателя требовать возбуждения исполнительного производства и активно влиять на его движение; б) право должника в отдельных случаях оказывать воздействие на движение исполнительного производства и порядок исполнения решения; в) право сторон по взаимному согласию заключить мировое соглашение; г) право сторон на оспаривание постановления судебного пристава-исполнителя и других должностных лиц службы судебных приставов, их действий (бездействия); д) право должника обратиться в суд с заявлением об оспаривании постановления судебного пристава-исполнителя о взыскании исполнительского сбора, с иском об отсрочке или о рассрочке его взыскания, об уменьшении его размера или освобождении от взыскания исполнительского сбора.
Названные и ряд других правомочий сторон исполнительного производства обусловлены действием диспозитивного начала в сфере принудительной и добровольной реализации судебных постановлений и актов иных юрисдикционных органов. Диспозитивность метода исполнительного права предопределена диспозитивными началами гражданского права, гражданского и арбитражного процесса. Должник, в отличие от взыскателя, является обязанным субъектом, и здесь можно говорить о большем проявлении действия императивного начала в исполнительном производстве относительно должника (с некоторыми диспозитивными полномочиями).
По мере повышения авторитета судебной власти, развития концепции непринудительного (добровольного) исполнения судебных постановлений и актов иных юрисдикционных органов, примирительных процедур и закрепления принципа сотрудничества судебного пристава-исполнителя и сторон исполнительного производства диспозитивная составляющая в методе правового регулирования отношений в сфере исполнительного производства будет увеличиваться, а императивная (принудительная) составляющая — снижаться.
Обновление отечественной доктрины исполнительного производства, по-прежнему ориентированной на принуждение, позволит ФССП России обеспечить реализацию конституционного принципа исполнимости судебного решения и не ставить его под сомнение (постановления КС РФ от 30.07.2001 № 13-П, от 15.01.2002 № 1-П, от 14.05.2003 № 8-П, от 14.07.2005 № 8-П, от 12.07.2007 № 10-П и от 26.02.2010 № 4-П).
Список литературы
1. Боннер А.Т. Нужно ли принимать Исполнительный кодекс? // Заметки о современном гражданском и арбитражном процессуальном праве / под ред. М.К. Треушникова. М., 2004. С. 291—305.
2. Боннер А.Т. Исполнительное производство: отрасль российского права или стадия процесса? // Законодательство. 2004. № 8. С. 64—75.
3. Васьковский Е.В. Учебник гражданского процесса. М., 1917. С. 168.
4. Власов А.А., Максуров А.А. Гражданское исполнительное право: учеб. / под ред. А.А. Власова. М., 2004. С. 27—29.
5. Гражданское процессуальное право: учеб. / под ред. М.С. Шакарян. М., 2004. С. 27—29.
6. Грицай О.В. Исполнительное производство в Российской Федерации. Самара, 2002. С. 26.
7. Гуреев В.А., Гущин В.В. Исполнительное производство: учеб. 4-е изд., перераб. и доп. М.: Статут, 2014. С. 15.
8. Исаенкова О.В. Проблемы исполнительного права в гражданской юрисдикции: автореф. дис. … д-ра юрид. наук. Саратов, 2003. С. 12.
9. Кутафин О.Е. Предмет конституционного права. М., 2001. С. 35, 40—41.
10. Свирин Ю.А. Исполнительное право в системе российского права: автореф. дис. … д-ра юрид. наук. М., 2012. С. 11.
11. Совершенствование законодательства об исполнительном производстве в Российской Федерации как необходимая составляющая эффективной судебной системы: куда двигаться дальше? Интервью с Г.Д. Улётовой // Современное право. 2016. № 11. С. 43—52.
12. Стрельцова Е.Г. Модель исполнительного производства (в контексте обсуждения реформы процессуального законодательства) // Вестник университета им. О.Е. Кутафина (МГЮА). 2015. № 9. С. 79—86.
13. Улётова Г.Д. К вопросу о системе принципов исполнительного права // Защита прав и законных интересов граждан и организаций: мат-лы Между-нар. науч.-практ. конф. Краснодар, 2002. С. 60—71.
14. Улётова Г.Д. Сравнительный анализ исполнительного производства по законодательству Казахстана и России // Заметки о современном гражданском и арбитражном процессуальном праве / под ред. М.К. Треушникова. М., 2004. С. 314—326.
15. Улётова Г.Д. Новые инструменты правового регулирования и концепция развития исполнительного производства в России // Ограничение прав должника: новеллы законодательства и практика применения: сб. мат-лов 6-й Междунар. науч.-практ. конф., 8—10 сентября 2015 г., г. Улан-Удэ, Республика Бурятия / отв. ред. А.О. Парфенчиков, В.А. Гуреев. М.: Статут, 2016 // Доступ из СПС «КонсультантПлюс».
16. Улётова Г.Д., Фокина М.А. Международная научно-практическая конференция «Современные проблемы толкования права (к 150-летию со дня рождения профессора Евгения Владимировича Васьковского)» // Российское правосудие. 2016. № 11 (127). С. 91—96.
17. Фурсов Д.А. Предмет, система и основные принципы арбитражного процессуального права (проблемы теории и практики). М., 1999. С. 417.
18. Яковлев В.Ф. Объективное и субъективное в методе правового регулирования // Правоведение. 1970. № 6. С. 55—60.
Библиография
1 Окончание. Начало см.: Современное право. 2017. № 12. С. 5—13.
2 См.: Определение Конституционного Суда РФ от 06.12.2001 № 297-О «По жалобе гражданки М.Е. Костровой на нарушение ее конституционных прав частью четвертой статьи 29 УПК РСФСР и жалобе гражданина П.А. Шлыкова на нарушение его конституционных прав пунктом 7 части первой статьи 303 УПК РСФСР» // Собрание законодательства РФ. 2002. № 8. Ст. 893.
3 Судебный пристав-исполнитель не вправе удовлетворить содержащееся в заявлении о возбуждении исполнительного производства ходатайство взыскателя об установлении временного ограничения на выезд должника из Российской Федерации одновременно с вынесением им постановления о возбуждении исполнительного производства до истечения установленного в таком постановлении срока на добровольное исполнение исполнительного документа, а также до получения судебным приставом-исполнителем сведений о том, что должник обладает информацией о возбужденном в отношении него исполнительном производстве и уклоняется от добровольного исполнения исполнительного документа (части 1 и 2 ст. 67 Закона об исполнительном производстве). См.: абз. 3 п. 22 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 17.11.2015 № 50 «О применении судами законодательства при рассмотрении некоторых вопросов, возникающих в ходе исполнительного производства»).
Спасибо за ваш голос!
Вы уже проголосовали!