Доктринальная природа решений Европейского суда по правам человека

УДК 341.231.14: 341.64

Страницы в журнале: 116-120

Е.О. Мадаев,

кандидат юридических наук, старший преподаватель кафедры международного права и международных отношений Бурятского государственного университета Россия, Улан-Удэ madaeo@mail.ru

Рассматривается доктринальная природа решений Европейского суда по правам человека как правовое явление. Исследуются теоретико-правовые категории «правовая природа», «юридическая природа», «фактическая природа» решений ЕСПЧ; выработана дефиниция правовой доктрины в международной правовой системе; определено место правовой доктрины  и взаимоотношение ее с другими видами доктрин. Автор приходит к выводу о том, что правовой природой решений ЕСПЧ является естественно-правовая доктрина прав и свобод человека; юридическая природа решений ЕСПЧ обусловлена доктринальными правовыми позициями и выражена прецедентом как одной из форм реализации правовой доктрины в сфере международно-правового регулирования; фактическая природа решений отражает политико-правовые теории и доктрины разного толка, выражающие политические интересы определенных кругов.

Ключевые слова: правовая природа, юридическая природа, фактическая природа, доктринальная природа, Европейский суд по правам человека, правовая доктрина, политико-правовая доктрина.

Актуальность темы исследования обусловлена потребностями реформирования и совершенствования международной правовой системы, необходимостью поиска новых подходов к исследованию традиционных юридических категорий и практическому использованию соответствующих им явлений в политико-правовой практике. Сказанное в полной мере относится и к проблематике правовой доктрины. Традиционно наиболее квалифицированные специалисты по публичному праву разных стран рассматривали правовую доктрину в международной правовой системе лишь в качестве вспомогательного средства для определения правовых норм (см. ст. 38 Статута Международного cуда ООН).

Однако, во-первых, такой подход не соответствует потребностям сегодняшнего дня, поскольку современный гносеологический инструментарий прикладной юриспруденции требует более глубокого проникновения в суть явления, исследования источников права не только в формально-юридическом, но и в генетическом и философско-правовом значениях. Отход от сугубо нормативистского правопонимания предполагает необходимость пересмотра общей концепции источников права: от источников только лишь как формы организации правовой материи к источникам как каналам ее формирования, т. е. от формальных источников к материальным, реальным. Сегодня можно с уверенностью утверждать, что доктрина — это самостоятельное явление, входящее вкупе с другими элементами в международную правовую систему.

Работа посвящена доктринальной природе решений Европейского суда по правам человека (далее — ЕСПЧ). Поэтому ее теоретические основы черпаются из трудов, посвященных двум теоретико-правовым категориям: «природа решений ЕСПЧ» и «правовая доктрина». Понятие «природа решений ЕСПЧ» (правовая, юридическая) в разных значениях исследовалось в десятках работ, в том числе монографического характера. Однако можно констатировать, что эти исследования далеки от своего завершения с учетом сложности, многоаспектности и высокой степени увязки данных теоретических категорий с динамичной правовой действительностью; специально доктрине в этих исследованиях внимание либо вообще не уделяется, либо она рассматривается фрагментарно.

Научная новизна работы определяется как выбором темы, так и подходом к ее исследованию с учетом разработанности соответствующих проблемных вопросов. Анализ доктринальной природы решений ЕСПЧ как правового явления на сегодня отсутствует. Достижение данной цели предполагается через осуществление ряда исследовательских задач: создать общую теоретическую базу путем изучения теоретико-правовых категорий «правовая природа», «юридическая природа», «фактическая природа» под углом зрения включенности в их состав правовой доктрины; выработать дефиницию правовой доктрины в международной правовой системе; определить место правовой доктрины в ряду доктрин, взаимоотношение ее с другими видами доктрин.

Важную часть теоретической базы исследования составляют работы М.Н. Марченко, И.Ю. Богдановской, Н.А. Власенко и др. При исследовании категории «природа решений ЕСПЧ» необходимо рассмотреть соотношение понятий «правовая природа», «юридическая природа» и «фактическая природа» решений ЕСПЧ. В английском языке категории «правовая природа» и «юридическая природа» тождественны и озбозначаются одним термином — legal nature. Следует согласиться с мнением Р.В. Шагиевой, что и «в юридической литературе не проводится обычно различия между понятиями “правовая деятельность” и “юридическая деятельность”. Чаще всего они используются как равнозначные. Однако в определенном смысле категория “правовая деятельность” шире по объему категории “юридическая деятельность”, ибо первая призвана охватить не только гарантированные и охраняемые государством действия публичных субъектов, осуществляющих государственную власть, но и всех юридических и физических лиц. В качестве правовой можно рассматривать любую деятельность любых субъектов, если она признается правильной и справедливой обществом и государством и способна повлечь за собой юридические последствия. С этой точки зрения и юридическая деятельность в современном обществе всегда должна быть правовой и не может быть ей противопоставлена» [11, с. 8].

Такого же мнения придерживается и С.П. Казанков, который приходит к выводу, что термин «“правовой” надо понимать как действия, признаваемые обществом и государством правильными, справедливыми, какими бы субъектами они ни осуществлялись. “Юридический” означает профессиональную деятельность юристов, поскольку связан со специальными операциями по поводу правовых явлений, требует особых навыков и умений» [6, с. 51].

Считаем возможным употреблять термин «юридическая природа» в соответствии с термином «природа юриспруденции», причем термин «юриспруденция» отождествлять с профессиональной, практической деятельностью юристов.

Для понимания правовой природы решений ЕСПЧ необходимо определить, с какой целью был создан данный орган. Согласно ст. 19 Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 года (далее — Конвенция) «в целях обеспечения соблюдения обязательств, принятых на себя Высокими Договаривающимися Сторонами по настоящей Конвенции и Протоколам к ней, учреждается Европейский суд по правам человека, далее именуемый “Суд”». В свою очередь, Конвенция была принята в целях обеспечения коллективного осуществления некоторых из прав, изложенных во Всеобщей декларации прав человека 1948 года, являющейся первым глобальным документом, определяющим права, которыми обладают все люди, и имеет основополагающее значение для международной регламентации естественно-правовой доктрины прав и свобод человека.

Иными словами, одна из главных реализуемых на сегодня правовых доктрин — доктрина прав и свобод человека и гражданина — оказывает непосредственное влияние на структуру и характер функционирования международной правовой системы. Право — явление должного, а не сущего, говорим не о том, «как есть», а о том, «как должно быть», следовательно, можно утверждать, что правовой природой решений ЕСПЧ должна быть естественно-правовая доктрина прав и свобод человека.

В юридической литературе в последнее время большинство авторов решения ЕСПЧ по их юридической природе относят к прецеденту [7, с. 122]. Вместе с тем, как отмечает М.Н. Марченко, «при этом вне поля зрения авторов остаются такие весьма важные для глубокого и всестороннего понимания юридической природы и характера решений Европейского суда вопросы, как факторы, предопределяющие юридическую природу и характер этих решений; причины и обстоятельства, позволяющие рассматривать данные решения в качестве прецедентов; особенности решений Суда, именуемых прецедентами, по сравнению с другими источниками права в случае признания их в качестве таковых, а также по сравнению с традиционными, “классическими” прецедентами» [9, с. 11—12].

М.Н. Марченко полагает, «что в отношении решений Суда по конкретному делу — актов применения вкладывается “бытовой” смысл, т. е. “прецедент” здесь употребляется в качестве полезного примера, но юридически ни к чему не обязывающего лиц или институты, которые не были сторонами в данном деле (первая “модель” восприятия прецедента).

В отношении же актов толкования Суда, которые рассчитаны не на однократное, как в случае с актами правоприменения, а на многократное использование и применение, к тому же неопределенным числом лиц (институтов), следует вкладывать в понятие прецедента не “бытовой”, а научный, юридически значимый смысл (Выделено нами. — Е.М.) и говорить о них как о прецедентах, относящихся к третьей “модели”, т. е. к числу прецедентов, воспринимаемых в качестве актов, которые опираются, создают, а точнее, закладывают основы, развивают и используют те или иные принципы». Таким образом, считает М.Н. Марченко, «Суд лишен возможности не только в процессе правоприменения, но и в процессе толкования Конвенции и Протоколов к ней принимать акты, которые содержали бы в себе четко сформулированные правила и которые можно было бы рассматривать в виде прецедентов, относящихся к категории (“модели”) нормоустанавливающих актов (вторая “модель” восприятия прецедента) [9, с. 19].

Мы согласимся с мнением уважаемого ученого, но главным в свете нашего исследования является то, что акты толкования ЕСПЧ носят научный, юридически значимый, доктринальный смысл.

В Испании, хоть она и относится к континентальной правовой семье, официально признается правотворческая роль судебной практики. Последняя, будучи основанной на ряде решений Верховного суда Испании, формирует так называемую общую правовую доктрину (doctrina legal). Нарушение ее является одним из важнейших оснований для обжалования судебных решений в ВС Испании [3, с. 104].

Понимание соотношения судебной практики и правовой доктрины сталкивается с рядом сложностей, которые возникают в связи с тем, что термин «юриспруденция» в одних правовых системах означает судебную практику, а в других — правовую науку. В российской юридической литературе в разное время понятие «юриспруденция», или «право юристов», объединяло и доктрину, и судебную практику, или же отождествлялись понятия «юриспруденция» и «правовая наука», уравнивались такие понятия, как «правовая доктрина», «правовая наука» и «общее мнение юристов» [1, с. 82].

Другими словами, под судейским усмотрением в контексте судебной практики следует понимать не абсолютную свободу усмотрения судьи, а одну из форм реализации правовой доктрины в сфере правового регулирования. Согласно обоснованному мнению К.И. Комиссарова, суду даны правомочия принимать, сообразуясь с конкретными условиями, такое решение по вопросам права, возможность которого вытекает из общих и  относительно определенных указаний закона [8, с. 26]. При этом правомочие суда принимать решения должно быть ограничено доктринальными пределами: судья не свободно творит право в ходе правоприменительной практики, а находит оптимальную для данного казуса научно-правовую идею, которой он придает формально определенный вид.

Н.А. Власенко и А.В. Гринева считают, что «в самом широком теоретико-правовом смысле под правовой позицией следует понимать правовую идею, основанную на правовых мотивах юридического решения фактической ситуации. Важнейшим признаком правовой позиции, ее стержнем является структурированность содержания мысли на основе правовой идеи. В ее основе лежит следующая логика: определенные фактические данные, обнаруживающие необходимость правового регулирования, предлагается урегулировать в соответствии с каким-то принципом. Если отношения уже регулируются юридическими нормами, нередко предлагается более совершенное юридическое опосредование» [2, с. 25—26].

Н.А. Власенко и А.В. Гринева предлагают классифицировать правовые позиции на правотворческие, доктринальные и правоприменительные, в том числе судебные. Приняв это предложение, сделаем вывод, что доктринальные правовые позиции рано или поздно находят свое выражение как в международных договорах, в частности Конвенции и Протоколах к ней (и превращаются в правотворческие правовые позиции), так и в решениях международных судов, в частности ЕСПЧ (в этом случае они превращаются в судебные правовые позиции). Это — важнейшие каналы приобретения доктриной регулятивных свойств, трансформации научных воззрений в правовую доктрину.

Следовательно, можно предположить, что юридическая природа решений ЕСПЧ по конкретному делу, т. е. актов правоприменения, обусловлена доктринальными правовыми позициями и выражена прецедентом как одной из форм реализации правовой доктрины в сфере международно-правового регулирования. Что касается актов толкования ЕСПЧ, то здесь доктринальная природа решений выражена более отчетливо.

Говоря о фактической природе решений ЕСПЧ, необходимо отметить растущее влияние Совета Европы и ОБСЕ на деятельность ЕСПЧ и, как правильно отмечает М.Н. Марченко, «на характер принимаемых им решений преимущественно политической природы. Европейский суд по правам человека не применяет так называемую доктрину “политического вопроса”, широко используемую в судебной системе США, суть которой заключается в том, что суды не принимают к рассмотрению дела сугубо политического характера или дела, в содержании которых просматривается политический подтекст. Естественно, что таковыми по своей природе и характеру будут и принимаемые по ним Судом решения. Они с неизбежностью будут носить не только правовой, но и политический характер. Такие решения, следуя логике и здравому смыслу, точнее было бы квалифицировать и рассматривать не только как чисто юридические, а как политико-правовые решения со всеми вытекающими из этой характеристики последствиями» [9, с. 19]. Например, таково постановление ЕСПЧ по делу «Ассоциация “Экин” против Франции» от 17.07.2001 [4, с. 170] и др.

Таким образом, следует сделать вывод, что фактической природой решений ЕСПЧ являются политико-правовые теории и доктрины разного толка, выражающие политические интересы определенных кругов.

Решения ЕСПЧ реализуются при помощи целого ряда доктринальных принципов: применение доктрины «подразумеваемых прав», т. е. не закрепленных в тексте Конвенции прав, но ею «подразумевающихся»; «эволюционное толкование», предполагающее развитие прав, закрепленных Конвенцией, с тем чтобы ее содержание соответствовало условиям «сегодняшнего дня». Как отмечает В.Д. Зорькин, отход ЕСПЧ от текстуальной трактовки Конвенции порой переходит в ее «дописывание», т. е. фактическое изменение ее предписаний, а значит, и требований к ответчику; стремление ЕСПЧ к универсализации общеевропейских базовых правовых категорий, что предполагает право ЕСПЧ на «автономное» использование юридических терминов, не совпадающее по содержанию с их использованием в национальных правовых системах; создание так называемых позитивных обязательств стран-участниц, выходящих далеко за пределы законодательного укрепления защиты прав человека и предписывающих государствам-ответчикам принятие дорогостоящих общегосударственных мер материального, в том числе финансового, характера; распространение действия Конвенции за пределы территорий государств-участников; признание ответственности государств за нарушение Конвенции другими странами, в Конвенцию не вошедшими; глубокие отступления от ранее заявленных правовых позиций; рост числа расширенных решений, по своему юридическому содержанию выходящих далеко за пределы смысла вопросов, поставленных заявителями; все более активное принятие так называемых пилотных решений, призванных побуждать не только государство-ответчика, но все государства — участники Конвенции к принятию в порядке «опережающего реагирования на возможные нарушения прав человека» расширенных правозащитных мер «общего характера»; попытки сократить или вообще изъять возможности применения странами — участницами Конвенции «доктрины свободы усмотрения государств»; расширение перечня возможных субъектов обращения в ЕСПЧ на неправительственные правозащитные организации [5].

Обобщая вышесказанное, приходим к выводу, что решения ЕСПЧ доктринальны по своей природе: правовой природой этих решений должна являться естественно-правовая доктрина прав и свобод человека; юридическая природа решений ЕСПЧ обусловлена доктринальными правовыми позициями и выражена прецедентом как одной из форм реализации правовой доктрины в сфере международно-правового регулирования, а фактическая природа, к сожалению, отражает политико-правовые теории и доктрины разного толка, выражающие политические интересы определенных кругов.

В ХIХ веке и даже в начале ХХ века международное право рассматривалось в значительной мере как доктринальное право, право ученых. Науке международного права придавалась роль не только констататора, но и создателя его норм. И хотя правообразующее значение международной доктрины во второй половине ХХ века стало признаваться менее значительным, закрепление ее в качестве источника международного права предопределило тот факт, что мнения авторитетных специалистов по международному праву различных стран являются одним из средств установления наличия или отсутствия тех или иных норм международного права, а также их толкования [10,  с. 211].

Что же представляет собой правовая доктрина? Предлагаем следующую дефиницию правовой доктрины в международной правовой системе: правовая доктрина — это относительно самостоятельный сложный (многоаспектный) элемент международной правовой системы, который представляет собой научно обоснованные авторитетные воззрения и теории по поводу остальных элементов международной правовой системы и юридической деятельности, имеющие научно-прикладной характер и непосредственно регулятивные возможности. Доктрина реально воздействует на правотворческую и правореализационную практику, в том числе в роли источника международного права.

Правовая доктрина занимает относительно самостоятельное место в общем доктринальном поле, но в то же время так или иначе связана с другими видами доктрин: религиозной (христианской, мусульманской, индуистской, иудейской), политической, духовно-нравственной (философской). Современная правовая доктрина наиболее тесным образом взаимосвязана с политической доктриной. Политическая и правовая доктрина неразрывно связаны между собой постольку, поскольку генетически и органически связаны определяющие их государство и право, являющиеся парными социальными явлениями, не существующими друг без друга. Поэтому можно обоснованно утверждать о наличии феномена политико-правовой доктрины, включающей в себя черты как того, так и другого вида доктрины (например, доктрина социалистического государства, доктрина правового государства, доктрина разделения властей).

Политико-правовая доктрина отличается от чисто политической доктрины тем, что последняя не сможет быть реализована без правового обеспечения; более того, каждая из этих доктрин предусматривает необходимость создания нескольких самостоятельных правовых институтов, предполагает осуществление разного рода юридических деятельностей. Эти доктрины одновременно воздействуют и на политическую, и на правовую систему того или иного государственно-организованного общества.

При этом преобразуются в доктрину не все политико-юридические теории, а только такие, которые: 1) научно обоснованы, опираются на достаточно солидный опыт научных исследований; 2) авторитетны, общепризнаны, востребованы политико-правовой теорией, а главное — практикой; 3) имеют научно-прикладной и практический характер, их реализация фактически осуществляется в той или иной степени в политико-правовой практике; 4) имеют регулятивные возможности, так как, во-первых, их положения закрепляются в международных актах, а во-вторых, на их постулаты ориентируются в своих правовых позициях органы международной юстиции, правоприменительная практика вообще и правосудие в частности. Кроме того, у политико-правовых доктрин наличествуют и дополнительные (факультативные) признаки доктрины: формальная определенность, прогностичность, масштабность, декларативность, самодостаточность.

Полагаем бесспорным вывод о том, что решения ЕСПЧ являются итогом научной интерпретации судьями ЕСПЧ положений Конвенции и Протоколов к ней, в них воплощаются элементы той или иной общепризнанной авторитетной правовой либо политико-правовой доктрины.

Список литературы

1. Богдановская И.Ю. Прецедентное право. М.: Наука, 1993. С. 82.
2. Власенко Н.А., Гринева А.В. Судебные правовые позиции (основы теории). М.: ИЗиСП при Правительстве РФ; Юриспруденция, 2009. С. 25—26.
3. Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности / пер. с фр. В.А. Туманова. М.: Международные отношения, 1999. С. 104.
4. Европейский Суд по правам человека. Избранные постановления и решения 2001 года. Ч. 1 / сост.: Брычева Л.И., Виноградов М.В., Лаптев П.А., Юзвиков Д.В.; отв. ред. Ю.Ю. Берестнев.М.: Юрид. лит., 2004. С. 170.
5. Зорькин В. Россия и Страсбург. Проблемы реализации Конвенции о правах человека // Российская газета. 2015. 21 окт.
6. Казанков С.П. Правовая природа решений органов конституционного контроля и надзора: теоретический аспект: дис. … канд. юрид. наук. Ярославль, 2006. С. 51.
7. Канашевский В.А. Прецедентная практика Европейского Суда по правам человека как регулятор гражданских отношений в Российской Федерации // Журнал российского права. 2003. № 4. С. 122—126.
8. Комиссаров К.И. Задачи судебного надзора в сфере гражданского судопроизводства. Свердловск, 1971. С. 26.
9. Марченко М.Н. Юридическая природа и характер решений Европейского суда по правам человека // Государство и право. 2006. № 2.С. 11—19.
10. Тункин Г.И. Теория международного права.М.: Междунар. отношения, 1970. С. 211.
11. Шагиева Р.В. Концепция правовой деятельности в современном обществе: дис. … д-ра юрид. наук.М., 2006. С. 8.