Английская система оценки доказательств в уголовном процессе

УДК 343.1(420)

Страницы в журнале:  128-134

Е.В. Селина,

доктор юридических наук, доцент, профессор кафедры уголовного права, уголовного процесса и криминалистики Российского университета дружбы народов Россия, Москва elena_selina@bk.ru

Рассматривается научная проблема определения места системы оценки доказательств, действующей в современной Англии, в типологии уголовного процесса. Обосновывается, что в Англии без исключений действует свобода оценки доказательств. Анализируется своеобразие английского уголовно-процессуального понимания свойств допустимости и относимости доказательств. Исследуются истоки правовой позиции об отнесении английской системы оценки доказательств частично к свободе оценки доказательств и частично — к формальной оценке доказательств. В сравнительно-правовом аспекте рассматриваются отдельные положения российского права. Анализируется введение в Уголовный кодекс РФ статьи 264.1.

Ключевые слова: Англия, уголовный процесс, свобода оценки доказательств, формальная оценка доказательств, допустимость доказательств, обвиняемый, суд, полиция, заключение эксперта, присяжные заседатели.

Мнение об отнесении системы оценки уголовных доказательств, действующей в современной Англии, частично к формальной, а частично — к свободной модели оценки, высказанное в отечественной юридической литературе, так или иначе опирается на английское своеобразие в понимании свойств допустимости и относимости доказательств.

В то время как законодательная формула свободы оценки доказательств, принятая в континентальной системе права, в качестве первостепенных признаков (можно сказать, визитных карточек) недопустимости формального доказывания выделяет, во-первых, недопустимость арифметического подсчета уголовных доказательств при определении их достаточности, и, во-вторых, общее положение о недопустимости доказательств предустановленной силы, английская теория доказательств выдвигает свои собственные символические эталоны преодоления формальной оценки доказательств.

В качестве таковых рассматриваются наиболее яркие черты, потребовавшие решительного эмоционально-протестного отторжения новым правом:

— неотносимость данных о дурной репутации обвиняемого к доказыванию его виновности в совершении преступления (проиллюстрировать это положение может памятник континентального права: Каролина, Уголовно-судебное уложение Священной Римской империи германской нации 1532 года, в ст. XXV устанавливала необходимость выяснять, «является ли подозреваемый, по слухам, таким отчаянным и легкомысленным человеком с дурной славой, что можно считать его способным совершить преступление»; это составляло один из восьми пунктов общих улик, при стечении нескольких из которых лицо отправлялось на пытку; при этом устанавливалось, что одного пункта недостаточно для отправления на пытку, но вторым мог оказаться именно пункт о репутации, вот уже и не соблюдалось «правило о недостаточности одного доказательства»);

— недопустимость показаний, данных с чужих слов, при обстоятельствах, не позволяющих проверить их достоверность, или при пренебрежении проверкой этой достоверности.

Так, в ст. 4.7 английского Кодекса королевских преследователей (Code for Crown Prosecutors, 2010) говорится о том, что при принятии решения о наличии достаточных доказательств прокуроры должны рассмотреть, могут ли доказательства быть использованы в суде. Этот вопрос распадается на три детализирующие части, лишь первая из которых идентична понятию допустимости доказательств, принятому в российской модели уголовно-процессуального доказывания (доказательства могут быть исключены как недопустимые из-за способа их получения). Вопросы (b) и (c) ст. 4.7 отражают черты, свойственные формальной системе доказывания, от безусловного следования которым предостерегает современная английская теория: b) является ли доказательство показанием с чужих слов? Если это так, то суд скорее всего потребует представить соответствующие аргументы, чтобы позволить ему быть представленным в соответствии с любым из исключений, которые позволяют такие доказательства;c) относятся ли свидетельства к плохому характеру подозреваемого? Если это так, то суд скорее всего потребует аргументы, чтобы позволить ему быть представленным.

Понятие «допустимость доказательств», если отвлечься от вековой истории его развития в качестве терминологического инструмента обеспечения свободы оценки доказательств, является органически присущим идее о новом доказывании, не связанном формальными ограничениями. Мыслью о свободе оценки доказательств по внутреннему убеждению утверждалось, что невозможны жертвы человеческими судьбами для покрытия преступлений высокопоставленных лиц; недопустимы методы, основанные на поиске низменных побуждений людей, на ложных доносах и повальном страхе; невозможно осуждение невиновных на основе огульных обвинений. Мысль о свободе оценки доказательств соответствовала определенному этапу развития общества, отказавшегося от проявлений в осуществлении судом своей функции возведенных в ранг закона и формализованных таким образом лицемерия, снобизма, укоренения неравенства, бесчеловечного отношения к ценности жизни и судеб людей.

Нормативизм, свойственный правопониманию в государствах с системой права континентального типа, воспринял свободу оценки доказательств с упором на алгоритмичность, свойственную природе нормативного правового акта: недопустимы предустановленность доказательств по способу (алгоритму) их получения и арифметический подсчет доказательств при определении их достаточности по уголовному делу.

Психологическая теория правопонимания, свойственная системам прецедентного права, обратила внимание на те эмоционально резонирующие черты «костров инквизиций», которые сопровождали огульные обвинения в чем угодно на основании репутации «дурного человека» или на ничем не подтвержденных словах, представленных как данные с чужих слов.

Свобода оценки доказательств — это идея о том, что органы государства устанавливают объективную истину в каждом случае рассмотрения уголовного дела без допущения «познавательной погрешности», в силу которой не исключался бы иной ход событий, чем тот, который установлен в суде. Процессуальные детали ее воплощения, близкие по значению в различных государствах, несколько различаются в отдельных правовых системах, в частности, как уже было сказано, они отличны друг от друга при определении первых признаков во всегда наверное представляемом себе исследователями своеобразном перечне признаков, символизирующих модель формальной оценки доказательств.

«Недопустимость» — слово, отражающее протест против всего старого, отжившего, бесчеловечного. Это понятие присуще свободе оценки доказательств и тем более сохраняет эмоционально-протестную (психологическую) сторону, чем мы в своем исследовании ближе к правовым системам, основанным на психологической школе права (психологическом правопонимании), т. е. системам неписаного  права. Разрушение стереотипов мышления, ведущих к предвзятости, несправедливости, осуждению невиновных, — вот главная черта свободы оценки доказательств. С точки зрения психологической школы права, учитывая, что стереотипы находятся в сознании людей, и поэтому уничтожение их возможно только посредством нового подхода к осознанию значения определенного рода фактов (дурная репутация, враждебные мотивы свидетеля и т. п.), главное внимание уделяется свойству доказательств, «ответственному» за факты, т. е. свойству их относимости.

Не удивительно поэтому, что центр тяжести в обеспечении свободы оценки доказательств в прецедентной системе права оказывается в сфере понятия относимости доказательства. «Все относимые доказательства являются допустимыми…» (правило 402 Федеральных правил о доказательствах США). С точки зрения российской системы доказывания данное правило не вполне логично (не алгоритмично), поскольку термину «допустимость» в России отведена определенная технологическая роль, рассматриваемая не в связи, а наряду с понятием относимости доказательств. В Англии «устранение из процесса доказательств, не обладающих свойством относимости, есть устранение доказательств не только и не столько бесполезных (их рассмотрение отнимает у суда время и затягивает судебное разбирательство), сколько — вредных, так как они способны ввести суд в заблуждение, помешав ему вынести справедливый приговор, что особенно важно в суде присяжных (запутать непрофессионалов всегда легче). В силу этого на профессионального судью возлагается обязанность, руководствуясь правилами об относимости, воспрепятствовать использованию сторонами в суде такого рода “опасных” для правосудия доказательств» [3, с. 90—91].  

Получается, что свобода оценки доказательств в английской судебной практике — это целиком заслуга профессионального судьи, руководящего процессом? «Английский судья не так уж пассивен, бесстрастен, безразличен и безответственен, как его иногда склонны изображать теоретики» [3, с. 45]. Согласно мнению Н.Г. Стойко, «известный английский ученый Д. Стифен определял уголовный процесс как разрешаемый при посредничестве суда частный спор двух сторон — государства (обвинитель) и гражданина (обвиняемый), “в котором обвинитель стремится достигнуть того, чтобы обвиняемый был наказан, а обвиняемый старается избегнуть наказания…”[1]. Эта трактовка, данная в XIX веке, с тех пор ничуть не изменилась… если взгляды Д. Стифена могли быть охарактеризованы как наивно-теоретические, основанные на эмпирическом уровне обобщений, то этого нельзя сказать о современных научных представлениях» [9, с. 118—119]. Является ли рафинированной целью обвинителя наказание обвиняемого? «Принимая решение о необходимости преследования лица, совершившего уголовное преступление, в судебном порядке», Королевская служба уголовного преследования (Crown Prosecution Service) и полиция «должны исходить из концепции публичного интереса» [1, с. 103—112]. Думается, система свободной оценки доказательств действует через правопонимание — правосознание правоведов, и на уровне сознания обычных людей — общественное мнение, систематически проявляясь в функциях всех правообязанных участников уголовного процесса, в том числе присяжных заседателей.

Психологической школе права (соответствующему типу правопонимания) соответствует и особый настрой на абстрагирование от способов получения доказательств. Оценка доказательств по внутреннему убеждению в принципе основана на абстрагировании и анализе улик, выделенных в неповторимой логике доказывания, свойственной каждому конкретному уголовному делу. Но, учитывая вышесказанное, понятен именно особый психологический настрой (по крайней мере, в период становления системы свободной оценки доказательств в Англии), который можно выразить понятным нам тезисом: «Если все дурное, что может быть в доказывании, отражено посредством понятия относимости доказательств, то излишне преувеличение значения способов их получения». «Одна из основных задач английского доказательственного права усматривается в создании правил, обеспечивающих проверяемость доказательств в суде…

Отмеченная специфика, став тем фундаментом, на котором строится доказательственное право, окончательно сложилась в середине XIX века. Именно тогда английскими судьями были произнесены две фразы,.. ярко иллюстрирующие исторически сложившийся в этой стране подход к свойствам доказательств… “Каким бы образом вы его (доказательство. — Л.Г.) ни получили — даже если вы его украли — доказательство будет признано допустимым” (Кромптон)…

Новейшие тенденции… стали проявляться только в XX столетии, главным образом, во второй его половине» [3, с. 88—89]. В дореволюционной юридической литературе отмечалась проблематичность принципиальной идентификации уголовного процесса Англии со свободой оценки доказательств. С.В. Познышев о чертах формальной теории доказательств, свойственных уголовно-процессуальному праву Англии, писал: «Эта система представляет собою своеобразную разновидность системы свободной оценки доказательств, некоторыми своими чертами несколько напоминающую формальную теорию доказательств. В Англии постепенно выработана практикой заседающих с присяжными коронных судей целая сеть правил, определяющих допустимость доказательств и меры обеспечения их достоверности. Для присяжных эти правила имеют лишь нравственный авторитет, но обыкновенно они руководятся ими. Немногие из этих правил закреплены статутами» [5, c. 182].

С.В. Познышев ссылается в своих выводах на мнение И.Я. Фойницкого: «Английский судья, замечает проф. Фойницкий, усмотрев отсутствие правильных доказательств, может распустить присяжных и возвратить обвинительный акт; может потребовать от присяжных до окончания следствия немедленного оправдания, причем присяжные обыкновенно ему подчиняются, хотя вправе и не подчиняться[2]» [5, c. 182]. В дополненном издании «Курса уголовного судопроизводства» И.Я. Фойницкий писал: «В Англии, где вердикт присяжных провозглашается устно и записывается клерком, судья может спросить у присяжных мотивы их решения и потребовать у них новый ответ при незаконности таких мотивов» [11, с. 204]. Данное обстоятельство отмечено И.Я. Фойницким в связи с вопросом об отсутствии в странах континентальной системы права требования мотивирования вердикта присяжных заседателей, излагаемого в письменном виде. «Присяжные заседатели на континенте освобождены от приведения мотивов своих решений, но не потому, будто бы им предоставлено основывать свои ответы на впечатлении, вместо знания, даваемого изучением дела, а лишь для облегчения их письменной работы, к которой народный элемент оказывается мало пригодным. Самая эта оценка представляет собой логическую деятельность, подчиненную законам мышления, соблюдение которых обязательно для суда и подлежит даже кассационному контролю. Так, сенат отменяет приговор в силу неправильности большой посылки, когда в основание его была принята формальная теория доказательства, напр., положение, будто экспертиза есть доказательство неопровержимое и не подлежащее судебной проверке» [11, с. 204].

Современное континентальное право, например французское, снабжено положениями о мотивировании приговора, вынесенного с участием присяжных заседателей. Это связано с правом обвиняемых на аргументированное обжалование приговора, но в деталях порождает дискуссию о свободе оценки доказательств. Например слова о мотивированности решения изменили ст. 353 Уголовно-процессуального кодекса Франции 1808 года, содержащую наставление для присяжных, мало изменившееся со времени утверждения этого документа. В 1808 году оно как раз включало в себя «визитные карточки» формальной оценки доказательств — арифметический счет и предустановленность силы определенных источников доказательств — от которых следовало отказаться присяжным. Затем французский законодатель упразднил данное напоминание. Любопытно, что предустановленность неопровержимой силы заключения эксперта, приведенная И.Я. Фойницким в пример нарушения логики доказывания через обращение к формальной системе доказательств, фигурировала в предостережении от подобной ошибки в УПК РФ до июля 2002 года. Таким образом, отмечаем еще один частный признак уголовного процесса периода начала действия свободы оценки доказательств — прямое предостережение закона от распространенных ошибок — символов формальных доказательств.

С.В. Щербаков считает, что «английская система уголовных доказательств развивалась своим собственным путем, отличающимся от пути, проделанного континентальным доказательственным правом (от средневековых формальных доказательств к современному доказыванию, основанному на оценке доказательств по внутреннему убеждению). Именно поэтому ей принято отводить среднее место между двумя названными системами: формальных доказательств и оценки доказательств по внутреннему убеждению[3]» [13, с. 50]. Думается, в континентальной системе права при анализе признаков перехода от формальной системы доказывания к свободе оценки доказательств на первый план выходят произошедшие в XIX веке отмена кодифицированных актов, объединявших в одном законе нормы уголовного и уголовно-процессуального права, и принятие новых кодексов на основе размежевания материального и процессуального права.

В Англии как стране прецедентного права такого признака перехода к свободе оценки доказательств быть не могло. Поэтому в Англии не особенно заметен и происходящий иногда «обратный переход» по линии описанных изменений: задействование в конструировании норм уголовного закона понятий из несвойственной ему «материи» — формулировании определенных видов улик (обвинительных промежуточных фактов, устанавливаемых при помощи косвенных доказательств). Данной проблеме соответствует раздел теории доказательств, посвященный бремени доказывания. Существует несколько ситуаций, когда бремя доказывания снимается со стороны обвинения и ложится на сторону защиты. В частности, как отмечает С.В. Щербаков, это происходит тогда, «когда обвинение доказало какой-либо конкретный факт, а некий закон (статут) предусматривает в такой ситуации возложение специального (по конкретному факту) бремени доказывания на защиту». Например, Закон о дорожном движении 1988 года предусматривает, что обвиняемый в управлении транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения, после доказывания обвинением определенных фактов, должен доказать, что не управлял автомашиной в таком состоянии [14, с. 113—114].

Сравним приведенный пример с новеллой отечественного законодательства: в Уголовный кодекс РФ введена статья 264.1, согласно которой путем конструирования уголовно-правовой нормы посредством установления преюдициального значения нормы Кодекса РФ об административных правонарушениях на водителя, управлявшего транспортным средством в состоянии опьянения, возложена обязанность выполнить все действия, способствующие процессуальному доказыванию (в данном случае — пройти медицинское освидетельствование).

Буквально (в силу наличия в материальном — административном, а через него в уголовном — праве слов об освидетельствовании) в случае отказа от освидетельствования лицо несет ответственность именно за это, а не за доказанный факт управления транспортным средством в состоянии опьянения.

Но по смыслу закона преследуется именно вождение в нетрезвом состоянии, и оно находится не в полном законодательном умолчании, скорее заявлено, поскольку вопрос об освидетельствовании ставится очевидцем нетрезвого вождения — сотрудником полиции, потребовавшим пройти освидетельствование. Но по правилам российского уголовного процесса свидетель и участник судопроизводства, производящий доказывание, не могут совпадать в одном лице.

Отказ от освидетельствования, как и управление в состоянии опьянения, являются нарушениями Правил дорожного движения. В административном праве возможна ответственность за неисполнение правовой обязанности в сфере публичного подчинения граждан. УК РФ содержит норму, предусматривающую административную преюдицию. Таким образом, правило, которое похоже на пример из теории формальных доказательств, влилось в правовое регулирование не через стратегию отмены принципа свободы оценки доказательств, а через введение в уголовное право института административной преюдиции, т. е. решение проблемы материального права.

Современное выверение презумпцией невиновности многих взаимосвязанных с ней институтов вызвано изменяющимся контекстом реализации естественных прав в общественно значимых правовых институтах и механизмах. В статье «Презумпция невиновности в англо-американском праве» Н.Н. Полянский, говоря о праве Англии, писал: «Поставив перед собой вопрос: “Каковы шансы на оправдание ни в чем не повинного человека, не выдающегося ни особыми способностями, ни смелостью, если ему доведется предстать перед мировым судом по обвинению в преступлении, предъявленном полицией?”, — “Солиситор”[4] отвечает на него: “К сожалению, двадцатипятилетний опыт ведения дел в мировых судах заставляет меня сказать, что такой человек будет, по всей вероятности, осужден”… Соображения, которыми руководствуются судьи при постановлении приговора, порой не имеют ничего общего с той системой доказательственного права, о которой до недавнего времени было принято думать, что она царит в английских судах — от высших до низших. Трудно себе представить, что иногда в глазах английского судьи порождает сомнение в невиновности обвиняемого» [6, с. 28—33]. Однако стоит отметить, что в Англии оказалась возможной сама публикация анализируемой Н.Н. Полянским книги «Солиситора», что свидетельствует о постановке проблемы на уровне общественного сознания.

Презумпция невиновности — это стержневая основа, отражающая все главные принципы, на которых базируется уголовный процесс обеспечения прав личности (свободы оценки доказательств, состязательности судопроизводства, недопустимости объективного вменения и придания обратной силы уголовному закону, ухудшающему положение обвиняемого). «Поскольку уголовный процесс есть вид человеческой деятельности, предполагающей цель и средства ее осуществления, вполне обоснованно построение его модели на базе целевого назначения» [4, с. 48—55]. Презумпция невиновности в силу своего формально-логического построения гарантирует в правовом поле приоритет прав личности и социальную справедливость, которые обеспечивают свободу оценки доказательств (как идею о достижении объективной истины) и обеспечиваются ею (как моделью уголовного процесса).

Н.Н. Полянский писал об уголовном процессе Англии: «Относящиеся с большим скептицизмом к показаниям свидетелей, когда они говорят в пользу рабочих, и склонные подходить к рабочим с презумпцией виновности, судьи бывают, напротив, весьма благосклонны к обвиняемым, принадлежащим к высшим классам общества. В таких случаях презумпция невиновности получает не только полную силу, но и несвойственное ей применение. Пикантный контраст со сказанным выше об обычном отношении судей к обвиняемым в делах, возбуждаемых полицией (как правило, против лиц, принадлежащих к так называемым низшим слоям населения), представляет собой следующая хроникерская заметка: “Суд отказал в вызове в суд генерал-майора Р. Д.Ф. О. по обвинению в том, что он не остановил свой экипаж, когда об этом сигнализировал ему полисмен, и ехал без надлежащей осторожности и внимания. Председательствующий судья заявил, что он не представляет себе, чтобы генерал-майор мог не подчиниться полицейскому требованию”» [6, с. 28—33].

Обращение к презумпции невиновности в качестве ключевой основы уголовного судопроизводства, подтверждающей действие свободы оценки доказательств, означает необходимость учета как теоретических и правотворческих, так и практических, правоприменительных сторон уголовного процесса Англии. Теоретические конструкции, положенные в основу права современной Англии, одинаковы с другими государствами ведущих правовых систем, при этом, как представляется, существующим исключениям из этого утверждения свойственно лишь подтверждать общее правило.

Общий признак свободы оценки доказательств — презумпция невиновности — гарантирует целостное отражение в уголовно-процессуальном праве обеспечения прав, свобод и законных интересов каждого человека, что в свою очередь является основной идеей оценки доказательств по внутреннему убеждению. Учитывая это, следует отметить, что изолированный анализ частных признаков формальной теории доказательств и ее антипода — свободы оценки доказательств — иногда может приводить к внеотраслевому обобщению с неполным учетом двойственного значения некоторых правовых институтов.

В то же время правовые конструкции формальной теории доказательств, действовавшие в континентальном праве непосредственно перед их отменой, по своему значению для современного доказывания не могут приравниваться к актам феодального права. Практически «выросшие» до свободы оценки доказательств памятники права формальной теории доказательств редакции последних лет их применения сегодня могут посоветовать нам нечто полезное для методически рекомендательного заимствования. Например, в § 3 ст. XXXI Каролины говорится: «Надлежит осведомиться, не питает ли дающий показания особой вражды, неприязни или ненависти к тому, на кого он доносит. Если подобная вражда, неприязнь или ненависть были известны или будут установлены, то подобным показаниям доносчика против обвиняемого не должно верить, за исключением тех случаев, когда он привел столь заслуживающие доверия и доброкачественные доводы и признаки истины, что на основании расследования они признаны добросовестными доказательствами». Этим утверждением выражена мысль о приоритете индивидуальных признаков достоверности доказательств, которые убедили бы и неспециалиста (например, криминальная осведомленность преступника, показавшего, где спрятано тело убитого; показания одного из соучастников преступления, подсказавшего место, где обыск даст результаты, если объективно он не мог подбросить вещь и т. п.). Думается, выделения этого понятия не хватает в современной отечественной системе уголовно-процессуального доказывания [8].

Стратегический отказ от свободы оценки доказательств и возвращение к формальной системе доказывания возможны лишь в теоретических рассуждениях, если допустить в отдельно взятом государстве глобальные перемены, отрицающие современные правовые и человеческие базовые ценности. В остальном рассмотрение отдельных деталей, свойственных формальной системе доказывания, находится в сфере полемики о необходимых оговорках либо о значимости именно этой детали как определяющей в системе доказывания. Под оговорками в данном случае понимается уточнение того контекста, в котором используется понятие.

Думается, в теории формального доказывания не было слов, на сегодня в принципе запретных, но важен контекст, в котором они употребляются. Например, о предпочтительных уликах можно говорить в криминалистике, но нельзя в законе: важно, что в законе нет формальных рамок, сдерживающих объективное доказывание; процесс же анализа типичных улик для развития различного рода типовых криминалистических рекомендаций, наоборот, при действии свободы оценки доказательств должен активизироваться на теоретическом уровне и обеспечивать непрерывное «свежее вливание» в постоянно обновляющуюся криминалистику.

По поводу недопустимости арифметического подсчета доказательств в вопросах определения их достаточности для принятия итогового решения по уголовному делу следует отметить, что в отличие от уголовно-процессуальных решений в криминалистике могут быть приведены примеры удачного доказывания, в текст изложения которых попало числительное. Так, по объявлению в газете и на телевидении нашлось трое свидетелей дорожно-транспортного происшествия, вывод — объявления иногда дают результат. Иначе говоря, упование на запрет употреблять в своей речи числительные для правоведов, анализирующих доказывание, — не панацея.

Закон не может содержать предписание о подсчете достаточных доказательств, и это не удивительно: счет позволяет завершить процесс доказывания там, где остались недопустимые пробелы; к тому же для закона признак такого уровня конкретизации перевешивает все остальное, получается ответственность за «наличие двух очевидцев». В теории же доказывания (информационной деятельности), включенной в криминалистику, нет столь жесткого непринятия цифр, например общепризнанно, что одного доказательства по уголовному делу недостаточно. При этом нет единства в понимании того, что считать «одним доказательством» (сведением о факте), поскольку в одном протоколе, например, допроса, может быть много доказательств. (Иначе как быть со случаями, в которых свидетель в чем-то ошибся, в чем-то прав — все признавать недостоверным?)

В определении понятия «факт» в отечественной правовой науке нет единодушия. Теория права подразделяет факты на события, состояния и действия. Основные типы криминалистических и иных судебно-экспертных исследований дают основание выделять факты тождества объектов самим себе по следам, групповой принадлежности вещей, механизму действия или процесса, механизму образования следов, причинно-следственной связи между действиями или событиями и последствиями в виде событий, а также связи обусловленности, существующей между событиями или явлениями. Но данный перечень, конечно, не отражает всей необходимой полноты. К тому же не ясен объем понятия «факт» применительно к тому или иному сегменту информационного поля: фактом можно считать и выстрел из неисправного оружия, и неисправность оружия, и неисправность заводской партии оружия, из которого взят этот экземпляр оружия. Поэтому не удивительны логические ошибки и сложности в нахождении единого языка общения между сторонами. Закон определил только искомые факты. А факты промежуточного характера не установлены. С позиций свободы оценки доказательств это, безусловно, правильно, но только в отношении обязанности доказывания, лежащей на стороне обвинения, представленной профессионалами. Именно формирование индивидуальной логики доказывания обеспечено системой оценки доказательств по внутреннему убеждению.

Право доказывания, которое предоставляется стороне защиты на основе презумпции невиновности, требует большего обеспечения[5].

Об обстоятельствах, свидетельствующих в пользу непричастности лица к совершению преступления, в российском уголовно-процессуальном законе говорится не так уж много: на следователе, дознавателе, прокуроре лежит бремя опровержения доводов, приводимых в пользу обвиняемого.

Закон разъясняет и понятие «алиби», являющееся одним из видов «анти-улик», т. е. фактов, на основе которых опровергается обвинение в причастности обвиняемого к совершению преступления.

Alibi на латинском языке означает «в другом месте». Alias — «по другому, иначе».

Alter — «другой».

Думается, к основным типам анти-улик относятся:

— алиби — нахождение обвиняемого или подозреваемого в момент совершения преступления в другом месте;

— алиас — несовпадение параметров следов преступника, оставленных на месте происшествия, и физических параметров обвиняемого (группа крови, размер обуви и т. п.);

— альтер — недоступность для обвиняемого плодов преступления (длительный отъезд, делающий невозможным обналичивание банковского счета; медицинская непереносимость к объекту кражи); невозможность участия обвиняемого в механизме преступления (рост, вес, не позволяющие, например, пролезть в форточку; отсутствие специальных познаний, когда это имеет значение для уголовного дела).

На право стороны защиты делать заявление об алиби, альтер и алиас необходимо указание в российском уголовно-процессуальном законе.

Следующая характерная черта, во вторую очередь символизирующая теорию формального доказывания по версии континентального права, — допустимость предустановленных (имеющих заранее установленную силу) доказательств. Исключение улик из уголовного смешанного материально-процессуального права, свойственного модели формальных доказательств, при переходе к принципу свободы оценки доказательств вовсе не означало, что сфера права ими принципиально перестала интересоваться. Запрет был направлен не на правовой интерес к уликам как таковым, а на формальные сдержки в деле установления подлинной картины уникальной (как и любое историческое соотношение фактов) системы улик совершения конкретного преступления.

Улики, попадая в предмет уголовно-процессуального рассмотрения, должны быть доподлинно выявлены. Этому не содействует юридическая фикция их полного изложения, а на деле — законодательное создание трафарета, подходящего к большему (желательно) или меньшему (в случае неудачи) количеству случаев на практике. Способствует установлению истины по уголовному делу совершенно иное — типизация улик и основанные на ней квалифицированные рекомендации с учетом накопленного опыта расследования преступлений. Ретроспективное (историческое) исследование фактов всегда начинается гипотетически и лишь затем движется к подтверждению наличия или отсутствия искомых фактов. Гипотеза как формально-логическое умозаключение основывается на большой посылке, взятой из научных положений различных областей знания и криминалистических рекомендаций. Именно беспрепятственное обращение следователей, судей, обвиняемых и адвокатов ко всему опыту познания, накопленному человечеством, и составляет основу свободы оценки доказательств.

Список литературы

Головко Л.В. Альтернативы уголовному преследованию в современном английском праве // Правоведение. 1998. № 3. С. 103—112.

1. Гуценко К.Ф., Головко Л.В., Филимонов Б.А. Уголовный процесс западных государств. М., 2001. С. 82.
2. Гуценко К.Ф., Головко Л.В., Филимонов Б.А. Уголовный процесс западных государств. 2-е изд., доп. и испр. М., 2002. С. 45, 88—91.
3. Мизулина Е.Б. О модели уголовного процесса // Правоведение. 1989. № 5. С. 48—55.
4. Познышев С.В. Элементарный учебник русского уголовного процесса. М., 1913. С. 182.
5. Полянский Н.Н. Презумпция невиновности в англо-американском праве // Международное уголовное право и международная юстиция. 2008. № 2. С. 28—33.
6. Полянский Н.Н. Уголовное право и уголовный суд Англии. М., 1969. С. 259.
7. Селина Е.В. Допустимость доказательств и судейское усмотрение в уголовном процессе // Государство и право. 2009. № 8. С. 31—38.
8. Стойко Н.Г. Типологическоеизучение английского, германского, французского и российского уголовного процесса // Известия высших учебных заведений. Правоведение. 2005. № 3 (июнь). С. 118—129.
9. Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. 2-е изд. Спб., 1907. С. 205.
10. Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. 3-е изд., пересм. и доп. Спб.: Сенатская типография, 1910. С. 204.
11. Чельцов-Бебутов М.А. Курс уголовного судопроизводства. СПб., 2005. С. 573—574.
12. Щербаков С.В. Англо-американское доказательственное право // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2007. Вып. 4. С. 50—54.
13. Щербаков С.В. Бремя доказывания по английскому и американскому уголовному доказательственному праву // Правоведение. 2007. № 5. С. 112—117.

Библиография

1 Ссылка автора: Чельцов-Бебутов М.А. Курс уголовного судопроизводства. СПб., 2005. С. 573—574.

2 Ссылка автора: Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. 2-е изд. Спб., 1907. С. 205.

3 Ссылки автора: Гуценко К.Ф., Головко Л.В., Филимонов Б.А. Уголовный процесс западных государств. М., 2001. С. 82; Полянский Н.Н. Уголовное право и уголовный суд Англии. М., 1969. С. 259.

4 Автор книги «Английская юстиция», скрывшийся под псевдонимом «Солиситор», который приобрел большую известность как в самой Англии, так и за границей.